«К тому же, он наверняка устал с дороги. Да и хлопот с устройством здесь предстоит немало! Поэтому он такой мрачный. Я, наверное, тоже не лучше выгляжу со стороны».

Вздохнув еще раз, он оторвался от стены и, поднявшись на крыльцо, вошел в дом. В прихожей царили темнота и тишина. Терри поднялся по лестнице на второй этаж и, остановившись у знакомой двери, тихо постучал. Секунду за дверью царила такая же глухая тишина, как и в прихожей, а затем она распахнулась, и на пороге появилась улыбающаяся Элеонора.

– Терри! – радостно воскликнула она. – Ну, наконец-то! А я уже начала волноваться! Проходи.

– Не стоило, – с улыбкой ответил Терри, входя в квартиру матери. – Я был у Сюзанны.

– Понятно, – пробормотала Элеонора, внимательно наблюдая за лицом сына, но на нем словно застыла маска непроницаемой усталости. – И как она?

– Очень обрадовалась, – тут же последовал невозмутимый ответ.

– Надо полагать.

– А так… совсем не изменилась. Все такая же тихая, грустная и милая, – Терри досадливо поморщился и быстро отвернулся, сделав вид, что целиком поглощен снятием шинели. – Давай не будем о ней, ладно? – вдруг попросил он. – Я не хочу ни о чем и ни о ком думать сегодня. Все, чего я хочу – это хотя бы один вечер провести вместе с тобой, весело и спокойно, а не вспоминая ежесекундно о проблемах.

– Хорошо, – понимающе улыбнулась Элеонора. – Как пожелаешь. А я приготовила тебе небольшой праздничный ужин! – торжественно объявила она, отступая в сторону.

Перед удивленным взором Терри предстал небольшой гостиный столик, который, как ему помнилось, обычно стоял в углу, заваленный книгами, газетами, листами с монологами и прочей дребеденью. Но сейчас он переместился в самый центр гостиной и был накрыт белой скатертью с вышивкой по краю, а на нем величественно возвышался резной медный подсвечник с тремя зажженными свечами. Столик был сервирован на двоих.

– Ты прав, – мягко произнесла Элеонора. – Не стоит в такой замечательный день думать о грустном. Все проблемы вполне могут подождать и до завтра. Кстати, я тут припасла для тебя кое-что интересное, – Элеонора подошла к столу и, взяв, лежащую на краю газету, протянула ему. – Вот. Специально для тебя сохранила.

Терри взял газету, повертел ее в руках и озадаченно нахмурился. Это был выпуск «Чикаго ньюз» и, судя по тому, как сильно пожелтела бумага, очень старый выпуск. Он взглянул на дату – «11 января 1918 года» значилось под заголовком. Терри быстро пролистал ее, но не обнаружил ничего интересного. Подняв голову, он вопросительно посмотрел на мать.

– И что в ней такого особенного?

Элеонора только вздохнула, обречено подняв глаза к потолку.

– Колонка светских новостей, в левом нижнем углу, – коротко отрезала она, явно недовольная его невнимательностью.

Терри послушно открыл последнюю страницу, где обычно печатали светские хроники, и посмотрел в левый нижний угол. Там красовалось короткое объявление: «Объявляется о расторжении помолвки мисс Кендис Уайт Эндри и мистера Дэниэла Лэганна». Судя по скромной неброской рамочке, краткости текста и очень мелкому шрифту, которым был набран этот текст, заказчик явно пожелал, чтобы его сообщение как можно меньше привлекало внимание читателей. Терри невольно ощутил, как сердце радостно трепыхнулось на мгновение, забилось надеждой и… провалилось в бездонную холодную пустоту глубоко внутри, заполняя ее грустью и тоской. Пустоту, которую он ощутил в тот день в госпитале Святого Иакова, когда навсегда прощался с Кенди. Длинные темные ресницы медленно опустились, скрывая его глаза. Терри неторопливо свернул газету и протянул ее матери.

– Это больше не имеет значения, – тихо сказал он. Его голос звучал пусто и равнодушно, и абсолютно бесцветно. – Замужем Кенди или нет, это ничего не меняет. Я помолвлен с Сюзанной, мама. Она многим пожертвовала ради меня. Я думал, что мой уход на фронт каким-то чудесным образом поможет мне распутать ту паутину чувств, обещаний и долга, в которой я запутался, но я заблуждался. Теперь я понимаю, что это было бегством. Обычным трусливым бегством от проблемы. Все только еще больше осложнилось. Если раньше я был в долгу перед Сюзанной, то теперь я перед ней в двойном долгу. За то, что она ждала, надеялась и молилась за меня, за то, что беспокоилась, за то, что верила, за то, что любила и осталась верна, за то, что дождалась. Можно ли желать большего, не так ли? – Терри горько усмехнулся и покачал головой, явно иронизируя над собственным глупым и странным положением. – Может быть, я действительно счастливчик и баловень судьбы, каким меня считали в колледже святого Павла, но, похоже, я очень неблагодарный баловень, который не в состоянии оценить ее поистине царские дары и который понимает, как много они значат для него, только когда теряет их. Я как ребенок, который долго играл с огнем и наконец обжегся. И понял, как опасен огонь, но было уже слишком поздно. Но я сам в этом виноват. Как бы то ни было, я не могу предать Сюзанну. Просто не могу. Хорошо это или плохо, счастлив я или нет – не имеет никакого значения. Я связан с ней. И я не могу порвать эту связь, как бы мне ни хотелось этого. Только она сама может сделать это, но вряд ли она так поступит. Она слишком любит меня. Может быть, ей и восемнадцать, но в душе она так и осталась ребенком. Влюбленной маленькой девочкой. Ей и в голову-то не придет, что женщина, как бы сильно она ни любила, не может сделать счастливым мужчину, который любит другую. Иногда одной любви недостаточно. Впрочем, что толку теперь говорить об этом? Все уже сказано, все точки над «i» расставлены. У меня своя жизнь, а у Кенди – своя. И ни я, ни она не можем ничего изменить. Горько признавать, но на этот раз обстоятельства все же оказались сильнее нас. Мы сделали все, чтобы быть вместе, но этого недостаточно. Все наши усилия напрасны. Наверное, это судьба, и нужно просто смириться.

При виде горечи и подавленного отчаяния, отразившихся на лице сына, сердце Элеоноры болезненно сжалось и заныло. Она ласково обняла его за плечи, словно пытаясь своим прикосновением убрать горе, придавившее его тяжким камнем, утешить.

– Не нужно так говорить. Наша жизнь непредсказуема. Сегодня все так, а завтра все может быть иначе. Кто знает, что вообще ждет нас завтра? Каким оно будет и будет ли вообще? Не нужно отчаиваться, сынок. Нужно верить. Просто верить в лучшее – и все будет хорошо. Не теряй надежду, милый. Никогда не теряй надежду. Ты, Кенди, Сюзанна… Вы еще так молоды. Вы еще только начинаете жить, а жизнь не так уж и коротка. Вам еще многое предстоит пережить. Будут разочарования, но будут и радости. Победы и поражения. Это и есть жизнь. Судьба – дама капризная. Сегодня она хмурится, завтра – улыбается. Я уверена, ты и Кенди еще встретитесь и обязательно будете вместе. Может быть, Сюзанна еще и ребенок, но однажды она повзрослеет и все поймет. И тогда она отпустит тебя.

Лицо Терри постепенно разгладилось, и он слабо улыбнулся.

– Спасибо, мам. Давай не будем заглядывать в будущее. Что будет, то пусть и будет. Давай хотя бы сегодня не будем говорить ни о Сюзанне, ни о Кенди, а просто побудем вдвоем. Лучше расскажи мне о театре, о новых постановках.

– Хорошо, – ласково улыбнулась Элеонора и направилась к столу. – Но не раньше, чем мы поднимем тост за твое возвращение!

– Как скажешь, – рассмеялся Терри и последовал за ней.

Подойдя к столу, он достал из ведерка со льдом бутылку шампанского и ловко открыл ее. Разлив пенящуюся золотистую жидкость по бокалам, он взял свой и вопросительно-выжидающе посмотрел на мать.