«А ведь Терри мог быть на этом корабле. Нет, надо было все-таки поехать в Бостон. Не так уж это далеко и утомительно, зато я встретилась бы с ним уже вчера! Господи, и зачем я только послушалась Эдварда?!! Впрочем, что толку теперь рассуждать? Все равно уже ничего не изменишь. В любом случае, если Терри приплыл на «Аквитании», то будет дома через несколько дней».

Ее размышления прервал тихий стук в дверь. Элеонора вздрогнула от неожиданности и, выпрямившись в кресле, удивленно посмотрела на нее.

«Странно. Кто бы это мог быть? Может быть, Ричард?»

Она бросила взгляд на мерно тикавшие в углу часы. Герцог ушел рано утром, сказав, что у него назначено несколько деловых встреч, и она не ожидала его так скоро.

«Может, забыл что-нибудь?»

Элеонора невольно обвела комнату внимательным взглядом, но не обнаружила ничего, что принадлежало бы ее любовнику.

«Странно, – женщина нахмурилась, в душе зашевелилась смутная тревога. – Может, случилось что-нибудь? Господи, а вдруг что-то с Терри?! Ну да… Ричард отправился на деловую встречу, а у его партнеров наверняка большие связи в Европе. Они могли что-то узнать о Терри и сообщить ему… Или он сам попросил их об этом. От Терри давно не было писем, и Ричард так беспокоился о нем. Вот почему он так быстро вернулся. Господи, пусть это будут хорошие новости! Я не вынесу, если с моим сыном что-то случилось! Просто не вынесу!!!»

Стук повторился. Тихий. Настойчивый. Элеонора со страхом уставилась на дверь, чувствуя, что не в состоянии сделать ни единого движения, даже просто подняться из кресла. Ноги совершенно не слушались ее, колени мелко задрожали, а по телу разлилась неприятная слабость. Но почему-то именно это оказалось той последней каплей, которая переполнила чашу и вывела ее из себя. Элеонора ощутила, как ее охватывают злость и раздражение.

«Глупая, ну с чего ты взяла, что это Ричард? – принялась мысленно отчитывать она себя. – Может, это кто-то другой. Миссис Питерс, к примеру. Конечно, прежде она не осмеливалась беспокоить в столь ранний час, но, может быть, именно сегодня у нее снова случилось нечто из ряда вон выходящее и ей, как всегда, срочно понадобилась именно твоя помощь? Но даже если это и Ричард. С чего ты взяла, что он так рано вернулся, потому что что-то случилось? Может быть, встреча уже закончилась. Или не состоялась. Все, сейчас же возьми себя в руки и открой дверь. Кто бы это ни был, нечего держать человека на пороге!»

Закончив этот мысленный монолог, Элеонора почувствовала себя значительно лучше и, поднявшись, решительно направилась к двери.

– Кто это? – громко спросила она и прислушалась.

Из-за двери не донеслось ни звука.

«Может быть, ушли?..»

Отодвинув щеколду, Элеонора приоткрыла дверь, осторожно выглянула в коридор и… Перед ней стоял Терри. Такой же, как и год назад, когда зашел попрощаться с ней. На минуту перед тем, как отправиться сначала в Бостон, а затем в Европу, где бушевала беспощадная, жестокая война, где гибли люди и лились реки крови, чтобы, может быть, не вернуться уже никогда. И не такой. Взглядом, горящим радостью и неверием, Элеонора всматривалась в лицо сына и никак не могла понять, что же именно в нем изменилось. Но что-то изменилось. Она просто чувствовала это. А он смотрел на нее и улыбался. Все еще в военной форме, свободно болтающейся на плечах, распахнутой настежь длинной, грубой солдатской шинели и непокрытой головой с уже отросшими, но все еще очень короткими темными волосами. Его глаза светились теплом и радостью, но их взгляд стал глубже и как-то странно потемнел, словно где-то на самом дне этой ярко-изумрудной бездны притаилась черная тень, а в уголках прорезались едва заметные морщинки усталости и обреченной печали. И такие же почти невидимые морщинки залегли в опущенных уголках губ. А подбородок стал тверже и упрямее. Да и сам он стал как-то резче, статнее. Сильнее. Перед Элеонорой стоял ее сын. Но уже не мальчик и не юноша, а мужчина. Солдат. С минуту они молча смотрели друга на друга. Не просто смотрели, а всматривались. Не мигая, пристально и внимательно, словно пытаясь отыскать в лицах друг друга нечто близкое, родное, знакомое. Нечто из того оставшегося навеки в прошлом последнего мгновения последней встречи, чтобы опереться на него, вновь обрести себя, прежнюю жизнь и почву под ногами. Протянуть невидимую связь сквозь долгие месяцы разлуки и почувствовать себя не двумя незнакомцами, смотрящими друг на друга со странной смесью неверия, удивления, надежды и страха во взоре, а родными людьми. Матерью и сыном, которые наконец-то встретились. А затем он улыбнулся. Улыбнулся легко и весело, той прежней, совершенно мальчишеской улыбкой, от которой на его исхудавших чисто выбритых щеках заиграли ямочки, а в глазах зажглись озорные искорки.

– Привет, мам, – наконец тихо и немного смущенно произнес Терри. Его голос звучал напряженно и хрипло, вероятно, от волнения. – Вот я и вернулся. Как обещал. Я же говорил, что вернусь.

Эта беззаботная улыбка и слова вывели Элеонору из оцепенения.

– Терри, – с трудом удалось выдавить ей непослушными, побелевшими и дрожащими от волнения губами.

И тут на нее обрушилась непонятно откуда взявшаяся слабость. Ей вдруг стало холодно, по спине пронеслась знобящая дрожь, а колени подкосились. У нее было такое чувство, словно она внезапно очутилась в центре бушующего урагана: ледяные потоки ветра безжалостно швыряли ее, будто песчинку, играли с ней, подобно новорожденному младенцу, с любопытством и удивлением вертящего в маленьких цепких ладошках цветную погремушку, совершенно не сознавая того, как легко она может сломаться от одного его неосторожного движения. И внезапно Элеоноре показалось, что еще секунда – и она просто упадет. Мышцы словно одеревенели, и, в то же время, буквально сотрясались в невидимой глазу желейной дрожи, расползавшейся по телу липким холодом. Казалось, даже кровь в жилах начала застывать, превращаясь в отвратительное вязкое месиво, с трудом и болью продирающееся по венам. Ей стало трудно дышать, перед глазами вдруг затрепетала смутная серо-туманная дымка, которая с каждой секундой все больше и больше темнела, превращаясь в черную душную завесу, шаг за шагом поглощающую все вокруг, пол под ногами покачнулся. Кое-как совладав со ставшим вдруг непослушным и каким-то громоздко-тяжелым телом, Элеонора сделала неуверенный шажок. Подняв руку, она слепо пошарила вокруг себя и, нащупав стену, обессиленно привалилась к ней плечом, чувствуя, как ее оставляют последние крупицы сил и уверенности.

– Терри, – еще раз прошептала она.

Прошептала беззвучно. Одними губами. Но он услышал. В следующую секунду Элеонора ощутила уверенное прикосновение сильных мужских рук, которые бережно подхватили и поддержали ее, не позволив ее окончательно обессилевшему от шока и волнения телу сползти на пол, а затем осторожно развернули ее.

– Мама, – в голосе Терри звучали тревога и неуверенность. – Что с тобой? Тебе плохо?

Элеонора заставила себя поднять голову, мимолетно удивившись тому, с каким почти болезненным усилием далось ей это просто движение. Терри смотрел на нее, в изумрудных глазах светились страх и растерянность. И тут она ощутила, как внутри вдруг словно развязался какой-то невидимый узел и по телу медленно разливалось ощущение тепла, силы и… невыразимого счастья. Ей стало трудно дышать, а на глаза навернулись слезы, но она не возражала. Ведь это были слезы радости и освобождения. Освобождения от страха, который так долго держал ее в своих цепких лапах. От ожидания, которое поселилось в ее душе в тот самый момент, когда за ним закрылась дверь. Того самого, ужасного, тревожно-тоскливого, рвущего сердце ожидания в неизвестности, убивающего своим ядовитым дыханием любую, даже самую маленькую и светлую радость. Ожидания, в котором бесследно растворяется все, подобно мелкому камешку, мгновенно исчезающему в мутной глубине бездонного омута. Ожидания, наполненного лишь бесконечными тревожными раздумьями и тишиной. Застывшей, напряженной, звенящей неслышным эхом смеха судьбы, полного безжалостной злой иронии и насмешливой издевки над ее верой. Верой в то, что с ее сыном не может случиться ничего плохого, что Господь почувствует ее страдания, услышит ее беззвучную отчаянную мольбу и… И не сможет отвернуться от нее. Он обязательно сжалится над ее мучениями и вернет ей сына. Но даже если Господь не услышит ее, что ж… Она готова была принести свои слезы, боль и страх, безжалостно терзавшие ее все эти месяцы, на алтарь жадной и жестокой Богини Смерти. Она выкупила бы жизнь своего сына у равнодушной, бесплотной серой тени, скрывающейся во мраке Вечности и холодно и расчетливо поджидающей очередную жертву. Она выкупила бы. Она бы заплатила. Она готова была платить. Столько, сколько потребуется. Безоговорочная, всепоглощающая и чуточку наивная вера матери, живущая в ней до самого последнего ее вздоха, живущая вопреки случайным слухам и прописным истинам, вопреки всему. Та самая вера, которая заставляет ее закрывать глаза на самые отвратительные поступки своего ребенка, отрицать очевидное и оправдывать его, с безумно-искренней надеждой в голосе утверждая, что происшедшее – не его вина, что он лишь жертва рокового стечения обстоятельств, что в душе он по-прежнему добр и светел. Та самая вера, которая умирает лишь вместе с ней.

– Терри, – в царящей в коридоре гробовой тишине ее едва слышный, надрывный шепот показался неожиданно громким. Элеонора содрогнулась всем телом и порывисто обняла сына, изо всех сил прижимая его к себе. – Терри… Сынок… Господи, ты жив! Вернулся! Вернулся!!! – задыхаясь от рвущейся наружу радости, сбивчиво лепетала она, не замечая слез, которые неудержимо ползли по щекам, оставляя серебристые соленые дорожки. – Слава тебе, Господи, вернулся! Наконец-то! Я знала… Знала… Я так ждала… Я знала!

– Разумеется, вернулся, – растерянно прошептал Терри, обнимая мать и успокаивающе гладя рассыпавшиеся по плечам роскошные золотые локоны. – А ты сомневалась? – в его голосе послышались нотки задиристой усмешки мальчишки-хулигана, которому только что удалось провернуть замечательную каверзу. – Я же обещал.

– Да, ты обещал, – подняв голову, Элеонора чуть отстранилась от сына и, еще раз окинув его сияющим взглядом, счастливо улыбнулась. – Ты сдержал слово, – с истинно материнской гордостью добавила она.