Он низко склонился над рукой мисс Ксантии Невилл и вежливо пожелал ее брату доброй ночи. Как и сам Сент-Врейн, лорд Ротуэлл провел остаток вечера за выпивкой, возможно, слегка злоупотребив ею. При расставании он бросил на Сент-Врейна взгляд, полный мрачного, едва скрываемого подозрения. Сент-Врейн задумался над тем, в чем причина этого. Несомненно, не Кристина? Нет. Нет, более вероятно, что это из-за небольшого тет-а-тет в гостиной с племянницей этого человека. Сент-Врейн уже пожалел об этом небольшом опрометчивом поступке. Интересно, что на него нашло. Скука, предположил он.

Шарп проводил его до двери и предложил позвать слугу, чтобы привели его лошадь, но Сент-Врейн отказался от этого жеста. У него вошло в привычку самому забирать лошадь из конюшни — и в такое время, когда ему удобно. Углубившись в темноту, он не спеша прошагал по парадному портику дома Шарпов, а затем, ускорившись, двинулся вдоль западного крыла дома. Однако в самом конце он заколебался.

Черт бы побрал Кристину за то, что она вскружила ему голову. Ему не нравилось ссориться с женщиной, но еще меньше ему нравились ее махинации. Джастин жалел, что позволил ее слезам довести его до обещаний, которые ему не хотелось выполнять. Но он дал слово. И поэтому Сент-Врейн сунул руку в карман пальто и вытащил ключ, который она вложила ему в ладонь несколько недель назад.

Зайти внутрь через дверь для прислуги, которая выходила в западные сады, было простым делом, так же, как и проскользнуть наверх по черной лестнице Хайвуда. С чувством легкого отвращения к себе, Сент-Врейн замешкался у ее двери. Он не боялся угроз Кристины. Но вот ее слезы — ах, они нанесли ему удар прямо в сердце. Девицы в беде всегда были его самой худшей слабостью — и источником самых главных проблем в жизни тоже.

Он открыл дверь и шагнул в совершенно темную комнату. Кажется, Кристина уснула, дожидаясь его. В темноте ее дыхание казалось глубоким и медленным. Вот вам и ее пылкая страсть.

Сент-Врейн, чья гордость перенесла легкое унижение, запер дверь на замок и начал раздеваться, медленно складывая одежду на кресло, стоявшее рядом с ее кроватью, что он уже проделывал раньше не менее дюжины раз. Ее тело было теплым и податливым, когда он скользнул под ее покрывало. Она немедленно повернулась к нему, прижимаясь к нему гибким телом и издав покорный звук. Какой бы гнев не владел ею раньше, теперь он, кажется, растаял, превратившись в нежный, нетерпеливый жар, который был просто неотразим, хотя и довольно необычен.

Его интерес к Кристине целиком и полностью возродился и Сент-Врейн накрыл ее рот своим, глубоко засунув свой язык при первом движении. Она открылась для него и подняла свои бедра как раз настолько, чтобы скользнуть по всей длине его быстро твердеющего члена. Это был восхитительный, почти невинный жест, и необъяснимым образом это возбудило его еще больше. Снова и снова Джастин проникал в глубину ее рта, вкус которого ничем не напоминал вечернюю мадеру, к которой он привык, а был сладковато-пряным, словно терпкие весенние яблоки. Словно желая завлечь его, она медленно провела гладким изгибом ступни вверх по его лодыжке, тогда как одна ее маленькая, теплая рука погладила изгиб его бедра. Едва ли это можно было назвать чувственной лаской, но его внезапно пронзила молния примитивного вожделения, яростная и трепетная. Его яички сильно напряглись и, на мгновение, его дыхание сделалось отрывистым и быстрым. Господи Боже.

Сент-Врейн намеревался переспать с ней только из сочувствия. Быстрое и жаркое совокупление, предназначенное только для того, чтобы успокоить тщеславие Кристины. Так почему сейчас он испытывает такое искушение помедлить? Не желая слишком серьезно раздумывать над этим, Сент-Врейн усилил поцелуй и погрузил пальцы в ее волосы, лежавшие на подушке словно мягкая, шелковистая завеса. Под его жадным ртом она издала тихий стон; намек на возвращение к бодрствованию. Он почти пожелал, чтобы она не просыпалась полностью и позволила ему взять ее медленно и нежно, пока сама медлила на той идеальной, волшебной грани, где не существует запретов, а желание проявляется свободно и не сдерживаемо.

Не в силах противостоять искушению, Сент-Врейн медленно опустил руку на изгиб ее икры и дюйм за дюймом потянул ее ночную рубашку вниз, пока не открылось сокровище, которое он искал. Почти собственническим жестом забросив одну ногу поверх ее, он проник указательным пальцем в теплое гнездышко волос и начал двигать им взад-вперед в жаркой, шелковистой влаге. Как он и надеялся, с ее губ слетел второй тихий стон. Тяжесть его члена нетерпеливо дернулась у ее бедра. И тут она внезапно сделалась несгибаемой, как доска, в его объятиях.

Он прижал рот к ее уху и горячо прошептал:

— Шшш, любовь моя, — произнес он. — Не борись с этим. Просто расслабься для меня.

Она не расслабилась.

— Господи Боже! — Этот шепот был полон ужаса. — Сент-Врейн?

В неудачливой жизни Сент-Врейна было слишком много таких ужасных, переворачивающих жизнь мгновений; моментов, когда человек осознает, что одно маленькое словно, или одно, кажущееся незначительным действие, только что обрекло его на путь, с которого не свернуть. Сейчас был определенно такой момент.