– Я поем позже, меня сейчас тошнит, – привстаю я, и принимаю сидячее положение, встретившись с его сверкающим взглядом в темноте, чей силуэт был виден из-за яркого фонаря у моего окна.

– Сколько можно мне противиться, Рози? – качает он головой, – Не смотря на то, что ты делаешь то, что я говорю тебе – ты вновь показываешь свою строптивость и необузданность, – говорит он тихим и тягучим голосом, точно не в радости от моих сопротивлений. Я прикрываю глаза, отворачиваюсь от него. До сих пор не разгадала его последующих действий, из-за чего могу чувствовать себя всегда настороженной любому ему шагу или слову.

– Но, несмотря на некие изъяны, ты рад, что я принадлежу тебе, не так ли? – спонтанно спрашиваю я, зарываясь руками в волосы, и опускаясь до затылка и шеи. Мне важно знать, как на это реагирует сам Веркоохен, это ведь был его идеальный план – подчинить меня себе.

– Ты не принадлежишь мне, – уверяет он меня, а я не могу избавиться от давящего ощущения, когда его глаза пронзают меня своей холодной красой. От его ответа на моих губах появляется усмешка.

– Ошибаешься, – спускаю смешок, предельно точно зная ответ на свой вопрос. Лгать Веркоохену не было смысла. Если бы он постарался, то один щелчок пальцев было достаточно, чтобы раздавить меня, как слон все ту же мышь.

– Роуз, ты не какое-то животное, чтобы принадлежать кому-то, и ты не являешься моей собственностью. Я просто взял над тобой вверх и главное руководство твоих действий. Можно привести в пример родителей – они дают свободу своему ребенку, но тщательно контролируют его шаги, зная, что ребенок, не будь еще достаточно взрослым, совершает глупости. Относись ко всему с пониманием, а не с излишней драматургией, – парень сам обдумывает свои слова, и заставляет так же подумать и меня.

Мои родители мертвы. И если я не животное и не собственность, почему он обращается со мной именно таким образом? Я недоверчиво поворачиваюсь к нему, не понимая, почему он пытается разговаривать со мной, словно я, не знающий ничего ребенок, что не видел и не знает мир, в котором ему было суждено появиться на свет.

– Родители – совсем иное, Нильс, – заявляю я. Он ведь знает, что контролирует меня совершенно не как родитель, а как… Нильс Веркоохен.

– Рози, хватит. Я тебя не избавлю от этого, и чтобы ты не думала, и сколько бы не говорила – решение останется таковым. Мне нужно определенное повиновение, дисциплина и контроль, так же, ты мне это все дашь, хочешь того, или нет! – тихо говорит он, но все-таки его голос обрел тяжесть и суровость. Сейчас, кажется, что страдаем мы вдвоем, и только к чему все это? – Я имею влияние в этом городе, и ты думаешь, что я не заставлю тебя повиноваться мне? Будь ты обычной девчонкой – жила бы тихо и мирно, редко встречая меня в блоке, но ты – Розали Прайс. Ты будешь под моим контролем одна из первых, и я не допущу, чтобы ты имела вольность творить все то, что будет в твоей глупой голове.

– Да, я Розали Прайс и что дальше, Нильс Веркоохен? – в тон ему продолжила я, чувствуя, как обостряется наш разговор, что, несомненно, шел к новой ссоре, – Я обычная девчонка! При этом в детстве я над тобой глумилась, а не отдавала приказ встать на колени! Не путай такие разные вещи, Нильс. Ты хочешь сделать меня ручной собакой!

– Скорее ручной львицей, что откусит полруки, нежели примет кого-то за своего хозяина, – усмехнулся парень, поглядев на меня из-под бровей. – Это увлекает, Прайс. Каким бы я не был чудовищем по отношению к тебе, или кем ты меня считаешь – я не знаю, – не смогу я поднять на тебя руку, даже не обращая внимание на то, что ты легко смела поднимать свой кулак на меня. Насилие не по мне, Роуз. Но, я могу контролировать тебя иначе, принуждая тебя саму к повиновению через твои богатые моральные факторы. Мне этого вполне достаточно.

– Конечно, только, когда мне в голову придет мысль разрушить все твое руководство надо мной, наплевав на твою дисциплину строгого папочки – ты будешь и бить и насиловать меня. Не слишком ли много у тебя перспектив издеваться надо мной? – сухо прокомментировала я его слова, находясь не в духе от таких откровений.

– Ты сама прекрасно во всем осведомлена, – говорит он больше нервно, чем всегда уверенно и самонадеянно. Наглый тон невежды свойствен ему, но сейчас он пытается утаить это глубоко в себе, желая говорить со мной спокойно. Только я уже горячо воспринимаю каждое его слово, и мне уже неважно, сдерживается он, или будет сейчас желать ударить меня по лицу. Переживу!

– И ты посмеешь тронуть меня без моей воли и согласия? – слова так легко и непроизвольно вылетают из меня, но каждая мысль, которая может касаться сцены насилия и его стойкого ответа рушит меня еще больше. Я знаю, что он силен, знаю, что сделает то, что захочет, но я все еще не могу верить в то, что Нильс осмелится надругаться надо мной.

– Розали, эта тебе сейчас не надобно, и хватит искать в каждом моем слове свой подтекст. Я говорю с тобой честно, – отвечает он более отрешенно, даже разозлившись на меня. Вновь. И может эта информация мне не нужна, но я хочу знать ответ. Насколько он жесток? Насколько бесчувствен? Насколько много в нем этого гнилого чудовища?

– Ты бы изнасиловал меня, если я решу действовать по своему? – голос стал тихим, шепот был почти не слышным, но Веркоохен резко поднялся, смерив меня злыми глазами, сердито дыша через нос. Я немного сжимаюсь от его реакции, недоверчиво вслушиваясь в его выдохи и глубокие вдохи. Ответа не следует, а парень разъярен, как бык на арене. – Прости… Я не это хотела спросить, просто мне нужно знать…

– Черт возьми, что? Что тебе нужно знать? Смогу ли я изнасиловать тебя? Да, Роуз, я могу. И поверь мне, если я и буду жалеть об этом – то самую мизерную малость! И никакая чертова жалоба в правоохранительные органы не спасла бы тебя, как и слезные мольбы оставить тебя в покое! Довольна? Тебе понравился ответ? Твоя наивность о хороших людях наконец-то в край испарилась?! Я не добрый мальчишка, и пора бы это усвоить, Прайс! – я ошеломлена его криком, который громок, как гром посреди ясного нема и сердитый, будто я являюсь его самым худшим кошмаров в жизни. Я боюсь не то, чтобы пошевелиться, но и лишний раз выдохнуть. Веркоохен видит, что я молчу и не собираюсь с ним разговаривать, но теперь его это не останавливает. В такие моменты в нем уже просыпался дикий зверь.