— Будет больно. — Огласил очевидную истину лекарь. — Выпей хотя бы вина.

— Я не хочу туманить свой разум. — С внутренней борьбой проскрипел Дарик.

Лекарь удивился, но согласно кивнул, принимая выбор полукровки. Дав зажать между зубов погрызенную деревяшку, он достал острый нож и, тщательно прокалив на огне его лезвие, подступил с ним к пациенту. Пальцы полукровки впились в подлокотники кресла, сжимая их до треска, когда горячее лезвие прикоснулась к загнивающей ране.

— Вы, мхазы, крепкий народ! — Уважительно сказал Дарику его мучитель, когда всё было законченно. — Но шрам у тебя будет теперь немаленький.

На шрам Дарику было плевать. Гораздо неприятней для него было то, что он оказался запертым в Шагристане, без возможности свободно показаться на улице. Волна, которую подняло убийство улле-Эфеби, до сих пор полностью не улеглась: глашатаи на площадях всё ещё выкрикивали его приметы, стража в городских воротах, бдительно всматривалась в лица орков-полукровок, а «белая стража» появлялась на улицах только с открытыми лицами.

От Гюлима не было ни вестей ни приказов, что в пору можно было бы подумать, что о Дарике забыли, но нет — несколько раз полукровка замечал следящего за ним хафаша. Смуглый, но не чёрный, он напоминал уроженца Северо-Запада Атравана, одежда которого была смешением разноплеменных стилей из бединской рубахи-юбки и белого платка на голове, перехваченного кручёным ремнём на лбу. Серая кожа и красные глаза его были скрыты маской иллюзии, придававшей ему вид простого смертного, но Борагус уже научился заглядывать под такие личины, безошибочно опознавая вампиров даже в большой толпе.

Обычно кровопийца находился в общей зале, среди немногочисленных посетителей. Дарик туда не выходил, но иногда, проходя мимо ведущей в него двери, видел в щели между занавесками, развалившегося на засаленных подушках вампира, лениво посасывающего кальянный чубук. На лице его всегда было выражение полной безмятежности, но при этом, он всегда сидел так чтобы одновременно видеть входную дверь и закрытый занавесью проём, за которым начинался коридор, ведущий к гостевым комнатам.

Интересно, хафаш присматривает за ним, чтобы защитить его или наоборот, следит, чтоб не сбежал? Наверное, и то и другое. Гюлиму было бы обидно потерять своего исполнителя вместе с заряженной в нужную сторону реликвией. Однажды за наблюдением за наблюдателем его застукал хозяин духана, сильно удивившийся такому поведению того, кого он упрямо величал Муибином. Проследив за взглядом Дарика, он покачал головой и драматическим шёпотом произнёс:

— Не связывайся с ним — он страшный человек.

И больше никаких пояснений, как Дарик его не допытывал.

Вернувшись в свою комнатушку, Борагус улёгся на низкую тахту и, заложив руки под голову, уставился в потолок, раздумывая над своим заточением. Пусть на его руках нет оков, а окна лишены решёток, но свободы у него ровно столько же, сколько у узника в шахской тюрьме! Возможно, будь у него хоть какое-нибудь полезное занятие кроме еды и сна, он бы так не мучился от безделья. Проклятье, он ведь даже не может, как по старинке, напиться — некроманту запрещено вино! И ячменное пиво тоже запрещено… как и любой другой продукт брожения, включая дрожжевой хлеб и так любимые местными напитки из скисшего молока. Об этих запретах Дарику успел рассказать его первый наставник, но ему самому такие ограничения казались надуманными и суеверными, лишёнными всякого смысла. Он ещё мог понять негативное отношение некромантов к соли (атраванцы, как назло, смешивали её со специями, которые пихали в каждое блюдо), но чем им не понравилось вино?!

Вздохнув, полукровка расправил руки, потягиваясь на своём ложе до хруста в суставах и случайно задевая свой вещевой мешок, кинутый у изголовья. Что-то большое и увесистое выскользнуло из его горловины, громко шлёпнувшись на пол, привлекая к себе внимание Дарика. Под тахтой лежала завёрнутая в серую холстину книга доставшаяся ему от Фагим-оки. О, Предки! Как он мог о ней позабыть?! Он умирал в пустыне, спускался в подземелья, его уносила колдовская буря и морозил пронизывающий холод «Тропы Мертвецов», но всё это время она оставалась с ним! Не чудо ли?!

Взяв книгу в руки, Дарик бережно развернул ткань, проводя ладонью по шершавому кожаному переплёту. С покрытой железной чеканкой обложки на него, радостно скалясь, таращилось пустыми глазницами чеканное изображение черепа. Страшно подумать, что было бы, обнаружь её люди Митрасира, но «белые стражи» побрезговали копаться в вещах нищего мхаза и хвала Создателю за это!

Перевернув обложку, Дарик открыл первую страницу со схематичной шестиконечной звездой, символизировавшей магические ветра Амалирра. Нижний её луч, называемый на бединском «Лилл»[1], явно специально выделенный автором, был гораздо толще и длиннее остальных — он символизировал Силу, которой собирался овладеть Дарик. Когда-нибудь он сумеет разобрать и прочесть бединские закорючки. Когда-нибудь…

Взглянув на слова под лучами звезды, Дарик неожиданно понял, что вполне может разобрать их значение и рассмеялся. Не надо тянуть долгие годы и жадть этого «когда-нибудь» — он может заняться этим прямо сейчас! Припрятав книгу под подушку, Борагус быстро метнулся к хозяину духана и озадачил его просьбой дать ему большую яркую свечу.

— Зачем? — Не на шутку удивился тот,

— Почитаю Хтабанс.

— Так ты же не умеешь читать! — Хозяин удивился ещё больше, но Дарик уже убежал в свою комнатку, где с шумом принялся передвигать кровать к небольшому узкому окну.

К тому времени как объявился хозяин духана со свечой в руках, Дарик уже сидел на тахте, подобрав под себя ноги и привалившись спиной к стене так, чтобы льющийся из окна свет падал на страницы книги, которую он держал на руках. Поставив горящую свечу у изголовья кровати, бедин вытянул шею, попытавшись заглянуть в книгу на руках полукровки, но тот ревниво прикрыл её от чужого взора плечом.

— Я понял, ты бесишься от безделья. — Подмигнул он Дарику. — Муибин, я бы привёл к тебе куртизанку, но ты же понимаешь, что никто не должен знать, что я кого-то у себя прячу! После того как в бок улле-Эфеби воткнул нож какой-то мхаз, столкни Аллуит его в Бездну — весь город гудит как потревоженный осиный улей!