Мана за его питанием следил. За питанием, сном, необходимым отдыхом. Мана вёл себя так, словно Аллен был его настоящим сыном.

Сейчас, когда Маны не было, Аллен не спал очень давно. И не ел тоже. Но некому больше было следить за этим.

А теперь вот он летел на плечах Тысячелетнего Графа. Сначала ребёнок вполне предсказуемо испугался. Но Граф успокоил его, сказав, что в этом нет ничего страшного и небезопасного, и его зонтик умеет и не такие трюки проделывать. Только тогда Аллен впервые услышал, что этот самый зонтик заверещал тонким голосом, умоляя Господина Тысячелетнего Графа не закладывать крутых виражей, поберечь его заплаты. И в каждом предложении в конце добавлял «Леро», что окончательно сбило Аллена с толку.

— Это его имя – Леро! — пояснил Граф, когда Аллен, стараясь не смотреть по сторонам и сохранять спокойствие, робко спросил об этом.

— Именно, Леро! — отозвался зонтик с головой-тыквой. — А что это за мальчик, Леро?

— Это Аллен, Леро!

Аллену показалось, что Граф не обратился к зонтику, а всего лишь дразнит его. По всем правилам Аллен должен был, наверное, несмотря на то, что зонтик это зонтик, поздороваться с ним, но мальчик не хотел так делать, сильнее вжимаясь подбородком в странный цилиндр Графа.

— Да, я Аллен, Леро! — совершенно неожиданно для себя Аллен тихо хихикнул. Ему нравилось называть себя так. И нравилось, что был кто-то, кому это было интересно. Голова кружилась от всего происходящего, а горло болело. И, кажется, он всё же спал и видел сон.

— А что он здесь делает, Леро? — продолжал недоумевать зонтик.

— Он будет членом семьи, — просто ответил Граф, и Аллен съежился ещё сильнее, цепляясь за Графа, видя, что они пошли на снижение. Они приземлились на крыше какого-то высоченного здания, просто огромного! Года четыре назад мальчик смело бы заявил, что с таких крыш вполне можно ловить сачком звёзды, как делал это кудесник в единственной сказке, которую ему к тому времени рассказали.

Аллен думал, что быть кудесником здорово, но очень страшно. Ходить-то на такой высоте! Но сегодня высота не пугала. И крыша была покатой, что Графу не мешало прохаживаться здесь, осматриваясь, будто в поисках чего-то, что он здесь оставил.

Аллен примерил образ кудесника на Графа, но точно помнил, что кудесник был долговязым и худым, как щепка.

— А когда мы там будем? — уточнил Аллен, немного приободряясь. Крыша под ногами это уже лучше, чем пустота.

— Устал?

— Нет… То есть, немного, — нехотя признал мальчик. Этот мужчина, родственник Маны, действительно смущал его и не давал сообразить, как с ним себя вести. Да ещё и эти странные разговоры у могилы! И странный вид! Аллену было больно говорить и было немного жутко, только поэтому он не завалил ещё этого странного Графа своей доброй и злой сотней вопросов.

В злую сотню входили вопросы, которые никогда не одобрил бы Мана.

Впервые со дня его смерти Аллен улыбнулся при мысли о приёмном отце.

— Совсем немного…

Кажется, у Графа было свое мнение насчёт этого «немного», потому что он ссадил мальчика с плеч, подхватывая на руки.

— Нам придётся заглянуть ещё кое-куда, так что можешь пока спать.

— Ещё чего! – уткнувшись в неожиданно мягкий воротник плаща Графа, Аллен подумал, что это точно какой-то очень странный костюм. Или не человек. Или вовсе сон. Мальчик душераздирающе зевнул уже с закрытыми глазами, лишь слыша, как несущий его дядя, называющий себя Тысячелетним Графом, дёргает двери, рыскает в шкафу, отдаёт распоряжение. Он не обращал на это внимания, упиваясь этими странными тёплыми объятиями и не понимая.

— А зачем я вам? — тихо-тихо, совсем невнятно пробормотал мальчик.

— Что значит, зачем? — опешил Граф. — Ты сын Маны, я ведь верно понял? Принятый им ребёнок. Ты член семьи.

— Мана был ва… ва… — Аллен снова зевнул и на сей раз не нашёл сил продолжить расспросы, заснув буквально на полуслове.

— Да. Мана мой родственник. Был. Это странно, Аллен, так странно для меня терять членов семьи, чтобы больше никогда не видеть.

Граф с тихим вздохом потрепал рыжую шевелюру отключившегося мальчишки и, прислонившись к высокой книжной полке, вытянул первый попавшийся томик. Ждать результатов его распоряжений было так мучительно долго! Когда уж в Семье пробудится хоть кто-то здравомыслящий? При воспоминании о трёх Ноях, пробудившихся в новом поколении, в затылке неприятно закололо. У него так всегда было, когда мысли о сжимающихся объятиях непредвиденных проблем не давали покоя, и ничего дельного сотворить не получалось.

Взгляд вновь остановился на рыжей макушке, и она была признана куда более интересной, чем этот философский трактатик. Книга, сколько бы в неё души или науки не пытался вложить автор, на его вкус, оставалось мёртвой, скучной и бессмысленной. Ребёнок на его руках был живым, способным на большие чувства, уж это-то Граф различать умел. А ещё он имел душу, но это Тысячелетний Граф уже думает о чём-то не том. Совсем не о том…

Смотреть на макушку со спутанными в страшном беспорядке волосами долго не получилось, граф пристроил задницу к столу и принялся одной рукой аккуратно распутывать эти непослушные волосики, стараясь при этом не причинять ребёнку боли. Если уж он заснул, то пусть поспит. Ещё наверняка проснётся больным. А больные дети это страшно.

Особенно, когда из взрослых в семье никого нет, а из акума… ну… Есть, конечно, несколько подходящих для ухода за ребёнком, с достаточным сознанием, далеко идущие, так сказать, но в первые дни Граф решил мальчика немного в сторонке от них подержать. А то мало ли как он отреагирует? Врать ему Графу не хотелось, авось не маленький уже, почти десяток тысячелетий есть, так что же он не понимает, что ложь хуже правды? Особенно сейчас, когда он акума уже расписал перед своим возможным клиентом.