Несмотря на количество выпитого и злорадство по поводу завтрашнего состояния офиса Top Gear, настроения не было. Мы молча ехали в такси, оба устали и вымотались. Я закуталась в пальто Бенедикта и грела вечно мерзнущие руки под его свитером, он зарылся носом в мои волосы и поглаживал мои не по сезону оголенные ноги (да, психанула и в спешке не рассчитала своей горячести). Таксисту пришлось тактично кашлянуть, чтобы сообщить о прибытии в пункт назначения. Я еще была в состоянии погладить себе рубашку на понедельник и только хотела спросить, не нужно ли чего Бенедикту, но обнаружила его спящим в застеленной кровати.

Наше воскресенье стало эталоном, донельзя паршивым, смею заметить, для последующих недель. Думаете, когда живешь в одном доме, то недостатка в общении не возникает? Справедливо лишь в том случае, если ваши графики совпадают. В нашем же случае у меня складывалось впечатление, что мы живем в каком-то низкопробном фильме-мелодраме с элементами мистики, где пара разделена эфемерно-непреодолимым барьером, будь то параллельные измерения, кома или еще что пооригинальней.

Утром дом принадлежал мне. Я тихо, как дружелюбное привидение (стараясь не греметь цепями и прочими классическими атрибутами полтергейстов), сновала по этажам, чтобы не разбудить Бенедикта. Перед самым выходом так же бесшумно на цыпочках пробиралась в его комнату и целовала на прощание. Вечерами, когда он приходил домой после спектакля, я не всегда успевала накормить его, прежде чем он замертво рухнет, где придется. Какое там общение? Бывало и так, что вечером мы не обменивались поцелуями и дежурными фразами на последнем издыхании. Пару раз я засыпала, не дожидаясь его. Мне предстояла поездка в Брюссель на автовыставку, а текущих дел никто не отменял, вот и разгребала завалы про запас, а дома засыпала над материалами к командировке.

***

Чемоданы собраны, промо-материалы изучены, план «эвакуации» разработан. Главное, дождаться его и не заснуть. Мы вылетаем рано утром, и лучше попрощаться сегодня, чем видеть его измученный фейс часиков в пять. Я цеплялась за каждое предложение у Хаксли, только бы не отключиться. Чтение шло из ряда вон, я то и дело отвлекалась на каждый стук, поглядывала на часы, но одно описание заставило меня оживиться от вспоминания о лете и натолкнуло на мысль о том, что неплохо было бы восстановить традицию переписки. Раз в режиме живого времени мы слишком заняты друг для друга, то почему не повторить опыт Симоны де Бовуар и Жана-Поля Сартра. Разумеется, не претендуя на вычурность и высокопарность их эпистолярных упражнений.

Вдохновленная идеей, я полетела в спальню, отрыла ручку и бумагу, на которой начала лихорадочно излагать свои идеи и еще черт знает что. Я развела такую бурную деятельность, что подскочила на диване с перепугу, когда Бенедикт подошел и поцеловал меня в щеку. Удивляюсь, как я не угробила нас обоих, с колен упала увесистая папка и все исписанные листы, а ручка чуть не воткнулась ему в плечо (в лучшем случае), когда мои руки взметнулись вверх для установления равновесия. Хорошо, что, несмотря на клиническую усталость, с реакцией у него все в порядке, и он словил мою руку за секунду до катастрофы.

– Не пойму, то ли ты так рада меня видеть, то ли это покушение на мою жизнь.

– Это ты говоришь женщине, которая тебя кормит, - запричитала я, нетвердо поднимаясь на свои затекшие конечности, и совершила неудачную попытку первого шага.

– И не в состоянии стоять на ногах, - улыбнулся он, подхватив меня под руки.

– Тебя воспитывали дикие звери, Маугли, раз ты издеваешься над старой больной женщиной?
– жаловалась я ему в грудь. – А еще англичанин? Где твои манеры, милок?

– Старая больная женщина? – переспросил он, давясь от смеха. Я ущипнула его за бок, он прошипел: - Садистка, что же ты себе такие когти отрастила?

Мои глаза приобрели выражение кота из “Шрека”, и я выдала жалостливое «Мяу». Бенедикт сильнее сжал меня в объятиях и зевнул.

– Пойдем, душа моя, я накормлю тебя на три дня вперед, и пойдешь спать.

***

Утром я пришпилила свои каракули к холодильнику магнитом с моим любимым Дельво. Надеюсь, «Пейзаж с фонарями» придаст письму хотя бы толику художественной ценности:

«Бенедикт, Schatzi*,

не пугайся, когда увидишь это на холодильнике. Столько бумаги может уйти не только на завещание. От меня так просто не избавишься. Не бойся, если эта куча макулатуры разлетится по кухне, ибо я предусмотрительно пронумеровала страницы. Не думаю, что смысловая или художественная ценность сей писанины потеряет, если ты прочтешь ее в неправильном порядке. Может, даже наоборот выиграет, как излияния старого джанки Берроуза от cut-up.

Последние две недели у меня сложилось впечатление, что я живу в пустом доме (те редкие минуты, когда мы пересекаемся, скорее отдают сумеречной зоной, ибо мы оба настолько утомлены, что иначе как полуживыми и сумеречными эти состояния не назовешь). И да, на сей раз я злоупотребляю оборотами, знаками препинания и всячески перегружаю текст ненужными словами. Хемингуэй отшлепал бы меня за такое, но ты же добрый и дашь мне оторваться после написания коротких, понятных и простых предложений на работе?

Это письмо требование/просьба/петиция/нота (не знаю, в каком формате ты принимаешь замечания и предложения) о внимании и общении. Да, я эгоистична и требовательна, но, Шерлок, я засыхаю без наших вечных препираний, в которых я защищаю отъявленных психопатов, а ты пытаешься заставить меня поверить в ценность литературы из разряда «Грозовой перевал» (которую я признаю лишь в контексте литературного процесса в целом). Светлейший и достойнейший Ричард Второй, я и не подружка Модильяни, готовая принести себя в жертву искусству (если «Kunst ist Krieg»**, я предпочитаю участвовать на стороне агрессора) и безропотно ждать, пока оно высосет из тебя все соки. Я нуждаюсь в твоем присутствии, хотя бы виртуальном, между строк письма. Сам виноват, присадив на себя.