– Я не хочу!.. – Бэйтман отчаянно вырывалась из его рук, избегая его взгляда, потому что в глазах уже стояли слезы. В ее голосе было столько боли, что мужчина невольно отстранился, он просто не мог поверить, что причиной ее был он. Кто говорил ей, что любит, обещал быть рядом, поддерживать и оберегать от страданий.

Он вообще много чего говорил ей в последнее время, много нереального, волшебного, красивого. И сейчас все эти слова ополчились против нее. Патриция чувствовала, что вот-вот падет под их тяжестью, а потому, собрав все свое мужество, подняла на него взгляд и дрожащим голосом произнесла:

– Я не хочу быть женщиной, которую ты любишь…

Мысли ее были где-то далеко. Она успела поговорить с кем-то по телефону, но вряд ли запомнила с кем и о чем, мысленно проститься со всеми вещами, оставленными в доме у Лето, ведь твердо намеревалась туда больше никогда не возвращаться, и бесцельно пялиться в окно на до тошноты знакомые пейзажи. Последнее, пожалуй, получалось у нее лучше всего.

Хотя начать надо было совершенно не с этого. Мысли ее были. Уже это можно было назвать маленькой победой, ведь, как говорил один из мудрецов прошлого, cogito ergo sum. Мыслю, значит, существую. Осознавать свое существование было делом полезным и даже первостепенным. Патриция Бэйтман уже когда-то проходила этот этап, тогда она даже сочла, что жизнь ее кончена, сама она пуста и весь смысл в момент иссяк. Больше такой роскоши девушка позволить себе не могла. Слишком много жизней сейчас было связано с ее, чтобы эгоистично решить, будто ее собственное волшебное и мгновенное исцеление от боли стоит десятков болей других людей.

Патриция Бэйтман осознавала не только себя, а и то, что мир вокруг тоже никуда не делся. Он беспощадно отсчитывал каждое мельчайшее изменение с атомической точностью. Время деньги, по признанию финансового аналитика из одной любопытной книги, уже давно превратилось в противоположное. И у нее не было лишних денег, чтобы купить упущенное время. Потому, когда такси остановилось у ее дома, она тут же стремительно шагнула навстречу миру, убедив себя, что готова бороться дальше.

А мысли продолжали свою немного нестройную, но напряженную работу. Они продолжали строить планы, возводить плотины и восстанавливать то, что восстановлению еще подлежало, как трудяги муравьи у себя в разрушенном муравейнике. Роились, сновали, в панике метались с самым драгоценным, чтобы уберечь его от еще больших увечий и пытались спрятать это еще глубже.

– Мисс!.. – водитель бежал за девушкой, уже не первый раз окликая ее. – Вы не заплатили.

Она обернулась, только встретившись со шквалом вспышек у самого входа в кондоминиум. Журналисты жадно ловили каждое ее движение, каждую эмоцию. И таксист, задержавший ее у входа, был просто подарком судьбы. Градом посыпались вопросы о том, что будет с их браком, правда ли, что они с Лето будут воспитывать ребенка Аннабелль, и как же Бен Аффлек.

Дрожь, нервная, лихорадочная опять пронзила ее тело. Все, над чем она так трудилась, шаткий образ спокойствия и безразличия грозился пасть под их напором, Патти поспешила расплатиться с водителем, не заботясь о сдаче, и сбежать в спасительное спокойствие холла.

Память вновь по-дружески подарила ей забвение. Она не помнила, как прорвалась сквозь толпу журналистов, пересекла холл и скрылась в лифте, точно так же, как не помнила и побега из дома Лето.

В первый раз Патриция опомнилась уже в такси, сейчас же ее увлекли за собой голоса людей. В квартире, как она ни надеялась, пусто не было. Скай и Макс, как обычно, правда, с ленцой и без особого остервенения переругивались между собой. Они бы и не заметили Патти, если бы она сама себя не выдала, оступившись на ровном месте.

– А вот и наш грозный шеее.. – фраза оборвалась на полуслове, с лица Скайлер исчезла улыбка, когда она увидела Патрицию.

Ни грозной, ни главной она не выглядела. Девушка замерла, словно вор, которого застукали за его черным промыслом. Она медленно сделала шаг назад от туфель, которые выдали ее с потрохами, и старалась не поднимать взгляд на своих друзей.

– Хэй, Пи, что произошло? – голос Скай на этот раз звучал озабоченно, она смотрела на Бэйтман с сочувствием, склонив голову на бок.

– Все нормально, – выпалила девушка на одном дыхании, и прежде чем кто-то из этих двоих подошел ближе, рванула в сторону ванной, едва сдерживая рыдания. Они подкатывали, точно рвота после какой-то особо отвязной вечеринки. Поворота назад уже не было, надо просто смириться с происходящим и перетерпеть, пока все само собой не успокоится. Единственное, что можно было сделать, так это сбежать подальше от свидетелей, которые могли бы застать ее за этим нелицеприятным занятием.

Она оперлась обеими руками об раковину и подняла взгляд на свое отражение. Бледная, с лихорадочным румянцем на щеках и абсолютно безумным взглядом. Да кто тебе поверит, что с тобой все в порядке, гребаная врунья Патриция Бэйтман?! Из горла вырвался мучительный хриплый стон, который должен был быть смехом. Она смеялась, захлебываясь подкатывающими рыданиями и слезами. И выглядело это далеко не на Оскар. Оскар получают только красивые актрисы, которые красиво плачут. Тут можно было получить одну из европейских престижных наград, которые дают тем, кто больше всех смог шокировать пресыщенную местную интеллектуальную публику.

Патриция заставляла себя смотреть на это чудовище с потекшей тушью по ту сторону зеркала. Смотреть и презирать. Свою слабость.

– Патти… – осторожно позвала ее Скайлер и затихла. Она прикрыла за собой дверь. Ту, которую Патриция считала, что захлопнула, отрезав себя от окружающего мира, который не должен был видеть ее такой.

Слова выбулькивали из нее все новыми истеричными всхлипами, и вскоре Патти сдалась, поняв, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Она обессилено опустилась на пол. Скай села рядом и обняла ее за плечи.