Но какой срам подумать об этом в самом сердце святого места, глядя на собственную сестру!

Увы, огненный столп мыслей успел рассыпаться сонмом ядовитых стрел, ранить, отравить сознание и душу послушника, развеять радость долгожданной встречи, заставить сердце клокотать от возмущения.

Не слыша слов приветствия девушки, ее радостных восклицаний и тотчас мысленно вернувшись в свою келью, он принялся сооружать зыбкую конструкцию из бесчисленных оправданий. Муки совести будущего монаха были столь внезапны и столь болезненны, что ни о чем другом думать он не смог в этот день. Вся беседа меж ним, аббатисой и Мадлен пролетела точно в лихорадочном сне. Он лишь изредка кивал в знак согласия, когда обращалась настоятельница.

С большим трудом Михаль понял, что та дала Магдалене… о, теперь ведь уже Мадлен… три дня на сборы, а он должен сопровождать. Отчаяние вновь зажгло на его лице все костры инквизиции, но отказать он не мог, и причин было две. Мадлен, Мадлен, что за имя ты носишь?

– Ее светлость просила ехать через Нант. Она надеется дождаться вас там. Коли вы прибудете позже условленного срока, вас будет ожидать один из ее людей, который с вашего соизволения сопроводит Мадлен в Париж. После вы сможете вернуться обратно в Радом, если пожелаете, – проговорила настоятельница, обратив взор на молодого человека, вот уже час сидевшего с опущенным лицом.

Михаль ничего не понял, зачем через Нант, где это находится, но согласно кивнул.

II

. Иисус – сын Иосифа

Мерное покачивание экипажа по ровным пыльным дорогам действовало успокаивающе. Михаль откинул занавеску, пытаясь думать о пейзаже Пруйля. Ныне ночью они покинут эти чудесные места, где какой-то день назад, он вспомнил, что есть на свете солнце… Дорога тянулась через холмы, устланные желто-зелеными коврами пастбищ и виноградников. Было далеко за полдень, и повисший над горизонтом пылающий солнечный диск медленно погружался за волнистую равнину. Экипаж плыл навстречу заходящему солнцу.

– Отчего вы так печальны, братец мой? – спустя некоторое время спросила Мадлен по-польски. За долгие годы жизни во Франции она не забыла родного языка, тот лишь приобрел легкий грассирующий акцент. И сердце Михаля затрепетало. Он скосил взгляд в сторону сестры, не решаясь глядеть в лицо. На расшитой цветами юбке покоились покорно сложенные руки – каждый пальчик затянут в блестящий белый атлас. О, это руки мраморной богини – совершенство тонких линий и изгибов, подобно крыльям небесных бабочек, готовых упорхнуть вот-вот, едва нарушен будет их покой.

– Может быть, вы не рады видеть меня? – осторожно осведомилась девушка, ища его взгляда.

Михаль вновь ничего не ответил. Точно влекомый лукавым демоном, его взгляд поднимался вверх. «Нельзя, нельзя так глядеть! Но о господи! нет сил, – с тревогой проносились мысли одна за другой. – Она сестра мне, по крови и по плоти. Наша мать выносила нас обоих в своем чреве. Мы не виделись целую вечность, а я… как же глупо я, верно, выглядел в глазах достойных монахинь! Не обнял сестру, не поцеловал. Позор мне, ежели они обо всем догадались! О Магдалена, какой же красавицей ты стала, глаз не отвести. Ни один образ не сравнится с твоим чудесным личиком. Никогда меж нами не случится праведных объятий, таких, что долженствуют быть меж братом и сестрой, никогда губы наши не соприкоснуться в безгрешном поцелуе…»

Михаль вспыхнул.

– Как вы могли подумать такое! – возразил он, словно самому себе. Тревожное чувство вновь сделало ловкое мулине и пронзило грудь. Он болезненно передернул плечами и обратил взгляд к оконцу.

Чем больше Михаль боролся со смущением, которое по неизъяснимым дьявольским причинам испытывал перед Мадлен, тем больше оно захватывало его. Глупая мысль засела в мозгу, точно заноза, и не было от нее избавления. Прожив послушником несколько лет, он позабыл аромат женских волос, трепетность прикосновений, нежное бормотание на ухо, каковых, сказать по правде и вовсе не знал. А присутствие облаченного в нежный шелк существа, источающего дивное розовое благоухание, сердило его и притупляло ум. А он… кто он? Тварь ничтожная, чей разум состоит лишь из нехитрого механизма природных инстинктов!

Михаль был по-прежнему мало разговорчив, точнее сказать, он проглотил язык и в оцепенении не мог молвить и звука, но Мадлен не оставляла попыток расположить его к беседе. Она прохихикала в ладошку и ласково потеребила его затылок. Волосы Михаля были точно такими же светлыми, как ее, и задорно вились. Молодой послушник коротко стриг их, но за время путешествия они отросли, и видом своим он напоминал Амура.

Мадлен неловко пошутила на этот счет, осведомившись, не бросил ли ее брат затею с бенедиктинцами и не нашел ли свою Психею? Не обратив внимания на возмущенный возглас в ответ, принялась вспоминать детство. Она щебетала, словно птичка, смеялась, рассказывала о том, что происходило в Гоще, в то время, когда он и отец покинули дом. Сердце Михаля постепенно оттаивало. Ее нежный грудной голосок действовал, точно чарующая музыка, точно звуки арфы или кифары, гипнотизировал, подчиняя его волю.

– Печали нашей матушки и тетки Агнешки не было конца. Должно быть, тоска сократила ее дни, сожгла изнутри. А матушка… Уже в монастыре я узнала, что она замуровала себя в одной из комнат западной башни. Ты помнишь, как там всегда было холодно, как ветер гудел в щелях? Старый Анжей не умеет писать и читать. Поэтому с тех пор нет никаких новостей, – внезапно погрустнев, проговорила она. – А отец перед отъездом, нашел возможность повидать лишь тебя.

– Он не побывал в Гоще? – притворившись удивленным, воскликнул Михаль, хотя прекрасно знал об этом лучше других.