До обеда Джон усердно мыл и оттирал все уголки аптеки. Вскоре мокрый каменный пол блистал, как мостовые Скарбо. Вытирая его досуха отжатой тряпкой, Джон добрым словом поминал сторожа, то и дело заставлявшего воспитанника Иоанна прибираться в схоле, все одно, мол, ты, тупица, больше ни на что не надобен. Наука сторожа пригодилась. Отец Сильвестр от души удивился, глядя, как лихо Джон управляется с веником и тряпкой. Посетителей не было; к счастью, жестокая судьба не выгнала под дождь никого из горожан, и когда мокрый и слегка усталый Мельхиор вернулся после обхода, аптека сияла свежей чистотой. «Ну что ж, не знаю, как травник, а поломойка из него отменная, - буркнул старый аптекарь. – Считай, обед заслужил».

После обеда отец Сильвестр отправился отдохнуть и Джону велел последовать его примеру. Но тот умолил Мельхиора позволить ему тихонько посидеть в кухне, и тот, поразмыслив, согласился. Умостившись на лавке в укромном уголке, Джон начищал песком чумазый котелок и наблюдал, как учитель, добавляя по капельке из каких-то пузырьков, ловко растирает на глазурованной глиняной дощечке зеленоватое тесто, специальной лопаточкой формирует небольшие лепешки, обваливает их в муке и бережно складывает на поднос. Отец Сильвестр был прав: вместе с дождем шел холодный ветер, а значит, и вечные его спутники – кашель, избыточная носовая слизь, саднящее горло. И если сегодня никто не пришел в аптеку, то завтра-послезавтра от бедствующих горожан не будет отбоя. Слава Богу, что долгое время не приходилось готовить снадобья от болезней грознее, чем простуда, зубная боль и женские немощи. Еще лет восемь тому назад его бы возмутила такая мысль, а сейчас смиренный брат Мельхиор лепит оловянной лопаточкой пастилки от кашля и рад-радешенек, что Пресвятая Дева хранит свой грешный дождливый Скарбо от большой беды. Котелок с грохотом упал на каменный пол и, дребезжа, покатился по плитам. Джон, разморенный теплом и покоем, задремал и выронил его из рук. Мельхиор, не оборачиваясь, велел ученику подмести рассыпанный песок и отправляться спать по слову отца Сильвестра.

* * *

Обычно они никогда не приходят в дождь. Он чувствует их появление заранее, задолго до того, как они появятся, Белый и Черный. Да и не так уж часто он их видел, раз десять от силы с тех пор, как они пришли впервые. Тогда он был так мал, что даже не испугался, просто сидел и смотрел, как они возятся друг с другом. Но почему-то с самого начала он знал – никому не стоит рассказывать о Зверьках. Может, они сами ему велели помалкивать? Они могли.

Видел он их редко, зато слышал куда чаще, и сперва опасался, что и другие различат особый тонкий звук, среднее между писком и легким смешком, шорох лап и еле заметный запах. Дама в церкви Скарбо пахла, как пахли его Зверьки. Мельхиор объяснил – это запах мускуса. Однажды он чуть не умер от ужаса, когда Зверьки, пришли в ночной дормиторий и прыгнули к нему на постель. Мальчик, спящий рядом, проснулся и услышал их Беседу. Потом вся схола дразнила Приблуду за то, что он во сне говорил с какими-то невидимыми крысами и даже пытался их спрятать. Сторож сдернул одеяло, но Зверьков не увидел, а ведь они лежали прямо перед ним, прижавшись к тюфяку, и – Джон мог поклясться в этом! – беззвучно хохотали, обнажив ряд острых мелких зубов. Да что там, просто покатывались со смеху. Джон сам чуть не расхохотался, глядя на эту картину. Выдрали тогда обоих, но зато стало ясно: никто, кроме него, не сможет их заметить. Они приходят только к нему. После Джон узнал, что говорить с ними можно молча и они непременно отзовутся. Жаль только, что они не могли помочь ему в схоле, но откуда, в самом деле, Зверькам знать грамоту. Джон беседовал с ними редко, потому что потом у него отчаянно болела голова и вообще было нехорошо, но Зверьки были единственные, кто любил его просто так. Они приходили к нему вместе, всегда бок о бок, похожие до последнего коготка, разница только в цвете плотной блестящей шерстки. Изредка один из Зверьков приближался к нему, но потом возвращался к братцу. Если к нему подходил Белый, это означало, что скоро случится что-нибудь хорошее. Белый подходил к нему раза три. Черный приблизился к Джону лишь однажды, и то не слишком близко. Через два дня он заболел, как не болел никогда больше, и инфирмарий с трудом вытащил его с того света. Джон не сердился на Черного, в конце концов, тот просто предупреждал, но Белый нравился ему куда больше. Когда Мельхиор внезапно вошел в комнату, он услышал, как Джон рассказывал Зверькам о том, что с ним случилось, и благодарил Белого. Его появление во дворе и вправду было ко благу.

* * *

Вечер ничем не отличался от утра. Разве только дождь перестал. Мельхиор и отец Сильвестр переворошили всю аптеку, подводя баланс по книге расхода снадобий, отметили все, в чем была недостача, отец Сильвестр составил список того, что нужно было принести из монастыря немедля, а также написал письмо к инфирмарию. Кое-что в конце недели, вместе с крупой и овощами, должен был привезти монастырский возница – не самое срочное, но все же необходимое. Джон сидел за столом и терпеливо перебирал прошлогодние ягоды можжевельника и шиповника, откладывая в сторону подпорченные. Не так уж и много их было, но порядок есть порядок. Отец Сильвестр искоса посматривал за ним, но ученик трудился с должным усердием, и постепенно старый аптекарь перестал обращать на него внимание. Дважды или трижды приходили посетители, и Мельхиор, извиняясь за беспорядок, ловко отыскивал им, что кому потребно. После вечерней службы, вернувшись из церкви, наскоро поужинали и легли спать. Так прошел первый день новой жизни, простой и безмятежный.

глава 6

А наутро Мельхиор и Джон вышли из города и отправились в обитель Святого Фомы. Вокруг расстилались поля, вдоль дороги разрослись густые кусты колючего боярышника и терна. Живая изгородь, изрядно запыленная и обтерханная, скрывала глубокие овраги, заплетеные ежевикой. Идти было довольно далеко, но день выдался ветреный, бессолнечный, даже лужи на дороге успели слегка подсохнуть. Мельхиор, погруженный в собственные невеселые мысли, угрюмо молчал. Джон не осмеливался его беспокоить и изо всех сил поспешал за наставником.

Отец Сильвестр, не слишком впечатлившись историей с венком, все же согласился принять Иоанна, но у аббата могли возникнуть кое-какие расспросы. Главным препятствием, конечно, было полное невежество ученика, а также грубое нарушение всех правил приема воспитанника в аббатство. Дом Трифиллий мог потребовать возвращения неуча обратно под опеку св. Михаила, но об этом Мельхиор старался не думать. Получалось неважно.

* * *

В аббатстве они сразу пошли к инфирмарию. Иона, как обычно, возился на огороде и радостно приветствовал Мельхиора. Рыжий тщедушный мальчик, отирающийся возле молодого аптекаря, робко поклонился Ионе. Сбивчиво Мельхиор объяснил, как получилось, что он завел себе ученика, не спросясь у аббата. Иона покачал головой. Добро бы Сильвестр, старому аптекарю аббат простит что угодно, но ты-то на что рассчитывал! Мельхиор велел Джону погулять в сторонке. Отрок и сам забеспокоился, затосковал, Иона кликнул Флора и велел ему показать новому ученику аббатство, а после ждать их во дворе.

– Отец-то хоть что сказал?
– сжалился Иона над собратом.

– Сказал, пусть остается, там посмотрим.

Иона только покачал головой.

* * *

Суд дома Трифиллия был суров и краток. Если способности отрока не подтвердятся, он должен вернуться обратно, а брат Мельхиор будет строго наказан за самоуправство и посажен на хлеб и воду на два месяца. Если же мальчик и впрямь так смышлен, как утверждает брат Мельхиор, значит, быть по сему. Будет числиться в аббатстве учеником аптекаря, но с условием - у отца Сильвестра. Впрочем, епитимья на брате Мельхиоре останется. Самонадеянности и гордыни отец Трифиллий не терпел.

Испытание настоятель решил провести тотчас. Инфирмарий, Мельхиор и притихшие мальчишки следовали за ним до аптекарского огорода. Там аббат взял Джона за локоть и велел без подсказки отыскать траву, унимающую зубную боль. Сердце Мельхиора оборвалось. Откуда же знать дурачку! Джон вяло трепыхнулся и попросил дать ему время подумать. Инфирмарий опечалился – жаль Мельхиора, да и мальчишке, конечно, было бы лучше в аптеке. Эх, брат Мельхиор, школяр ты и торопыга, как говаривал Сильвестр.

* * *