Шрифт:
* * *
Несколько дней спустя барон и баронесса Фальстерн прибыли в Скарбо и в тот же день посетили аптеку обители святого Фомы, где оправлялся от тяжкой болезни их младший сын Валентин Фальстерн. Старуха Джинна, заглянувшая с базара за мазью для суставов, увидела почтенных гостей и в панике бросилась вон, забыв и мазь, и кошелку с провиантом. Джон был отправлен за ней, когда же он вернулся, Сильвестр кивком отправил его в кухню. Высокие гости уже были там. Ярко горел огонь. Барон, пожилой, дородный, но с выправкой старого воина, восседал за столом, баронессу устроили поближе к очагу. Валентин, молчаливый и сумрачный, стоял подле матери, та порою гладила его по худой полупрозрачной руке. Наконец барон Генрих прервал молчание. «Ну, я рад, искренне рад, отец... Сильвестр, что вы вернули нам сына.
– Старый аптекарь молча поклонился.
– Я надеюсь, Валентин вел себя достойно своему положению и роду». – «Не стоит благодарить меня. Господа благодарите, - сухо и чуть желчно отозвался Сильвестр. – Господа и братьев Мельхиора и Серенуса, которые выхаживали ваше дитя». Баронесса на секунду сжала пальцы Валентина и улыбнулась детской улыбкой. Голос у нее был грудной и воркующий. «Отец Сильвестр, отец Мельхиор! Спасибо вам за все! Вы позволите? – по ее знаку слуга снял с плеча объемистую сумку и поднес ее Мельхиору. – Это лен, лучший рубашечный лен, и шерстяной материи на три плаща. Примите наш скромный дар, прошу вас!» Мельхиор взглянул на учителя и смиренно принял подношение. Сильвестр в кратких подобающих выражениях поблагодарил баронессу, и дальше разговор тек без досадных пауз, пока баронесса не спросила, когда же, по мнению почтенного лекаря, можно будет забрать сына домой. «Когда вам будет угодно, - пожал плечами Сильвестр, - но прошу вас сперва согласовать все вопросы с домом Трифиллием». И тут Валентин, не поднимая глаз, спокойно и холодно отчеканил: «Я никуда не поеду». Барон с раздраженным удивлением взглянул на сына и начал медленно и тяжело краснеть. На какую-то долю секунды Мельхиор испугался, что старого Фальстерна хватит удар. Отец и сын смотрели друг на друга серыми одинаковыми глазами, и, похоже, не ждали добра. «Я никуда не поеду», - повторил Валентин. Баронесса сжалась и плотнее закуталась в шаль. Руку Алектора она давно уже отпустила.
В кухне повисла мрачная тишина. Очевидно, только присутствие монахов мешало скандалу, и то ненадолго. «Так, Валентин, - весомо сказал старый аптекарь. – Иди и собери свои вещи. Разговор продолжим позже, а теперь покажешь родителям, где и как ты жил все это время». Валентин подчеркнуто поклонился Сильвестру, подал руку матери и, бережно поддерживая ее под локоть, повел баронессу по коридору. Барон встал, выслал вон слуг и отправился за женой и строптивцем.
«Ничего себе!» - выдохнул Мельхиор. Сильвестр покосился на помощника и хмыкнул: «Прогневили мы Господа, не иначе. Что, Мельхиор, твоя работа? Ты прикормил?» Джон стоял в дальнем углу кухни ни жив ни мертв. При мысли, что Алектор остается здесь навсегда, его охватил тоскливый ужас и отчаяние. Старый аптекарь обвел взглядом свою притихшую общину и расхохотался.
* * *
В комнате Валентина шла самая настоящая битва. Баронесса всхлипывала, страсти почти кипели. «Что значит «не поедешь»? Что значит, здесь?!
– грохотал отец. – Поедешь и не пикнешь!» Валентин отвечал лениво и негромко, всхлипывания переросли в плач, плач в рыдания, «Ольвия, цыц!» - «Полно вам, матушка!» - «Сколько позору за тебя, сволочь!» Мельхиор тревожно взглянул на Сильвестра, не поубивали бы они там друг друга, тот пожал плечами. Открывать аптеку, пока за дверями бушует барон Генрих, не было никакой возможности. Вскоре раздался звук оплеухи, баронесса пронзительно закричала. Глаза Джона округлились. «Враги человеку домашние его, – хмыкнул Сильвестр со знаньем дела. – Целибат, только целибат!»
Через некоторое время Валентин вышел и попросил воды для госпожи баронессы. Руки у него дрожали, на губах держалась сладчайшая улыбка. Разговор продолжился с новой силой. Слуги зябли на улице, не смея войти в внутрь. Валентин так ни разу и не повысил голос, хотя барон все еще кипел гневом.
– Ты, Фальстерн, собрался в монахи? Изволь, коли хочешь. Толку от тебя все равно нет, но клистирником? Среди этого сброда? Пользовать мужичье бок о бок с таким же мужичьем? Мы за одно твое лечение заплатили столько, что... Лучше б ты сдох, выродок!
– Генрих! Как ты можешь! Валли, цветочек мой, опомнись!
– Батюшка, - спокойно и надменно ответил младший баронов сын, - вы ошибаетесь. Брат Серенус и вправду простец, но Мельхиор рыцарской крови, и в том я вам могу поклясться. Он выхаживал меня, как... как брата, не щадя ни сил, ни здоровья. И он же сказал, что отец Сильвестр тоже происходит из высокого рода, более высокого, чем даже наш. Я чуть со стыда не сгорел, когда вы говорили с ними, как с лавочниками!
В комнате все стихло. Валентин упал на колени. «Батюшка, умоляю, отпустите меня учиться у герцога Сильвестра. Я прошу вас!»
– Но как же так? Герцог?! А мы с отрезом... Почему ты не сказал раньше, сердечко мое?..
– Ольвия, не будь дурой! Какой он герцог, откуда здесь? Развесила уши, раскудахталась... Рыцарский сын – в аптеке?
– Батюшка, спросите у дома Трифиллия, если не верите мне, о происхождении брата Мельхиора.
Помощник аптекаря чуть не выронил ручную мельницу.
– Мельхиор, - прошипел Сильвестр, - ты в уме? Что ты ему наболтал?
– Отец Сильвестр, верите? Ничего... Джон, да хоть ты-то успокойся!
– Верю ли? – задумчиво произнес аптекарь, - да нет, не верю. Но тоскую по прежним временам. Выдрать бы тебя как следует... Мальчик, пойдем, покажу, что куда отнести.
Наконец дверь открылась, и все семейство Фальстернов чинно проследовало в кухню. Сильвестр и Мельхиор почтительно поклонились им. Баронесса Ольвия подошла к Мельхиору и протянула ему собственные драгоценные четки. Белые розы, искусно вырезанные из слоновой кости и перенизанные жемчужинами, качались в лилейной руке баронессы.
– Брат Мельхиор, отец Сильвестр... Наш Валентин... Я прошу вас, мы и представить не могли, что... ему было так плохо. Умоляю, примите! Это такая малость!
Сильвестр еле заметно пожал плечами. Мельхиор, склонившись, принял дар из рук зардевшейся баронессы и сам, красный и смущенный, отступил. Баронесса Ольвия обернулась к Сильвестру и нервно сорвала с шейки роскошное коралловое ожерелье.
– Умоляю, примите! И простите нас за...
– Помилосердствуйте, баронесса! – учтиво поклонился Сильвестр. – Вы чересчур добры ко мне и к моему помощнику. Не по заслугам, о да. Ваш сын несколько преувеличил, поверьте.