…Тридцатое октября с самого утра началось как день повышенной суматошности. Крепость будто бы наполнилась некоей суетливой атмосферой, напоминающей предпраздничную. Иванна, не желая путаться под ногами у отъезжающей делегации, села с книгой в своей гостиной, терпеливо дожидаясь, пока все набегаются, и можно будет спокойно попрощаться. Расслабиться ей, конечно, не дали. Сначала Каркаров попросил проверить, всё ли он взял с собой; Иванна, которая решила отложить момент вручения оберегов, покорно спустилась в его апартаменты и сделала вид, что перепроверяет уже сорок раз проверенный багаж, правда, стоило Каркарову удалиться по своим делам, она благополучно села читать в директорском кабинете.

Обед накрыли на все шесть курсов и весь преподавательский состав на плацу внутреннего двора. К счастью, торжественных речей в этот раз было немного. После обеда кандидаты и преподаватели, которых взяли в поездку для того, чтобы кандидаты не отставали от школьной программы, отправились грузиться на корабль под чутким руководством госпожи Май, а Иванна отправилась к себе, чтобы дождаться Василису, Федору и Виктора, которых она попросила зайти перед отъездом. Те появились спустя примерно полчаса под предводительством Каркарова.

— Поскольку заранее поздравлять с Днём рождения — плохая примета, поздравлять мы не будем, — торжественно сообщил он. — Однако подарки дарить можно, особенно, если в срок лично этого сделать не удаётся. Ну, что, по старшинству, начиная с самых младших?

Василиса, кивнув, выступила вперёд и произнесла торжественную, хоть и несколько пространную (должно быть, из-за присутствия посторонних) хвалебную речь о том, какая замечательная личность доктор Мачкевич, и как она, Василиса, благодарна за всё, что было для неё сделано, после чего преподнесла подарок — красивый, украшенный каменьями гребень для волос, который можно было использовать и как заколку, и как расчёску. Растроганная Иванна подарок приняла в смущении, ибо до конца не была уверена, что сделала хоть что-либо полезное для Василисы.

Следом выступила Федора, оказавшаяся младше Виктора на два месяца, восемь дней и пять минут. С застенчивой улыбкой она протянула Иванне свёрток, в котором обнаружилась роскошная шёлковая шаль с кистями, расписанная собственноручно Федорой затейливыми узорами в сочных осенне-натуральных цветах, но не нарочито ярких, а как будто чуть-чуть тронутых инеем. Приняв должные излияния восхищения, художница предоставила слово Виктору.

Тот, не мудрствуя лукаво, в очередной раз поблагодарил Иванну за помощь в социальной адаптации на кафедре Алхимических дисциплин, сообщил, что для него большая честь быть лично знакомым с таким выдающимся учёным и просто хорошим человеком, и торжественно презентовал Иванне бутыль с эфирным маслом болгарской розы и коробочку бергамотового локума.

— Ну, вы меня сегодня просто задарили! — сконфуженно хмыкнула Иванна. — Вот, кстати, соображаешь! — обратилась она к Виктору и добавила, что далеко не каждый проявит смекалку и сообразит, в каком именно виде женщине алхимических наклонностей целесообразно дарить цветы.

Тот в ответ смущённо потупил взор, но явно остался доволен комплиментом. Сложив подарки на стол в кабинете, Иванна вернулась в гостиную и торжественно выдала троице по персональному медальону-оберегу, которые сделала буквально за два дня в приступе вдохновения. Каркаровскую амуницию она решила отдать ему без свидетелей.

Сам Каркаров, дождавшись своей очереди, вручил Иванне тяжеленное ожерелье из грубо огранённых прозрачных камней, каждый примерно с перепелиное яйцо размером.

— Опять бриллианты? — изобразила скучающее выражение лица она, рассматривая камни; ожерелье было просто прекрасно в своей диковатой небрежности, только вот что это за камни, она никак не могла понять. — Не бриллианты и не горный хрусталь — лёгкий фиолетовый оттенок… Для аметиста слишком чистые… Что у нас ещё прозрачно-фиолетовое… Чёрт! — Иванна выхватила веер, встала спиной к камину и осветила ожерелье Люмосом. — Да ты ума лишился! — вытаращилась она на Каркарова, после того, как увидела, что бледно фиолетовые камни в холодном свете стали сизовато-зеленоватыми. — Не говори, что это александрит!

— Хорошо, не буду говорить, что это александрит, — коварно ухмыляясь, кивнул он. — Причём, отборный уральский.

— Отравиться и не жить! Он же редкий, и стоит, как не знаю что! Тем более — такие здоровенные булыжники! — не могла успокоится Иванна.

— Редкий, да. Камни из моей старой коллекции, я во времена оны развлекался. Твой прошлогодний бриллиант, кстати, из тех же источников. Или тебе не нравится? — изобразил печаль Каркаров.

— Ну, ты сказанул! — возмутилась Иванна. — Мне надо прийти в себя, чтобы я могла осознать своё счастье. Помоги застегнуть, у меня что-то пальцы не слушаются.

Пока Каркаров водружал свой подарок на шею именинницы, Василиса поспешила вежливо сообщить, что они, пожалуй, пойдут на корабль, и настойчиво показала старшекурсникам на дверь. Иванна расцеловала всех троих на прощание, сказала, что будет скучать, после чего убежала в спальню к зеркалу. Вернувшись, она застала в гостиной одного только Каркарова и наконец-то смогла его по-человечески обнять. По совести говоря, в том, чтобы обняться на глазах у троицы не было ничего зазорного, но Иванна всерьёз опасалась, что не сдержит эмоций: до неё потихоньку доходила неотвратимость расставания, что вело к основательному смятению духа.