Сплю урывками по два-три часа в сутки. Миттлайдер не спит вообще, и все время зовет меня - потом опять начинает бредить, принимая меня за кого-то из своих родственников. Старик умирает.

Не знаю, на какой день, но часов в десять утра меня растолкали, сказав, что со мной сроч-но хотят поговорить хирурги. Пытаюсь продрать глаза, а заодно и подавить зевоту. Передо мной два крепких мужика, которые просто излучают ощущение прочности и надежности.

– Скажите, доктор Миттлайдер не упоми-нал о каких-нибудь ушибах или травмах голо-вы?
–

Ответить легко. В первую ночь, когда мы ночевали в отделении веселых челюстников, Миттлайдер рассказал, что примерно за месяц до приезда в Союз соседка попросила его обре-зать сучья на деревьях в ее саду. Дед полез на дерево, сук обломился, он упал и ударился голо-вой. Рассказываю все это врачам.

– А он не говорил, с какой стороны го-ловы был ушиб?
–

– Говорил. С правой стороны. А что?
– в свою очередь спрашиваю я.

– Дело в том, что клиническая картина его состояния не соответствует поставленному диагнозу. При опухоли мозга у него должен раз-виться делирий. А мы этого не наблюдаем. Воз-можно, что у него не опухоль мозга, а гематома. Но чтобы точно сказать, нужно провести еще одно обследование. На это нам нужно обяза-тельно получить согласие доктора.
–

Бормочу, что вряд ли удастся сейчас раз-будить Миттлайдера, потому что заснул он только утром и то после большой дозы снотвор-ного.

– Нужно разбудить и прямо сейчас.
–

Свое согласие Миттлайдер дает сразу, хо-тя сомневаюсь, что он ориентируется в обста-новке. Его тут же везут на обследование.

Я оказываюсь в крохотной экранирован-ной камере, забитой аппаратурой.

– И что будет?, - спрашиваю тихо.

– Мы ввели ему в кровь особый красящий состав. Если у профессора гематома, мы ее сей-час увидим.
–

Проходит несколько минут. Врачи напря-женно всматриваются в экран.

– Есть. Вот она, - спокойно говорит сидя-щий у экрана. На экране мозг Миттлайдера, а на нем обширное темное пятно.

– Скажите профессору, что нам нужно его согласие на немедленную операцию".
–

– "Пусть делают то, что считают нужным, - не задумываясь отвечает Миттлайдер.

Рядом с американцем появляется толстая дама с опасной бритвой в руке. Оказывается, нужно выбрить тот участок головы, где будет проводиться операция.

В нашей стране меня никогда не переста-нет удивлять сочетание высочайшего професси-онализма и самой бездарной любительщины. Ес-тественно, что тетка вознамеривается повернуть деда на бок, чтобы создать себе удобства в рабо-те. Естественно, что она и слышать не желает про какие-то гематомы и про то, что больного нельзя двигать с места. Естественно, что рядом никого больше нет.

– Если я его не прикончил, когда уронил, так мамаша точно добьет, -вздыхаю про себя. Делать нечего, приходится подключаться. Осто-рожно приподнимаю голову американца, под-ставляю под нее ладонь с растопыренными пальцами. Так и держу на вытянутых пальцах, пока брадобрейка неторопливо водит бритвой и одновременно многословно повествует мне о своих домашних неурядицах.

Дальше все идет в убыстренном темпе. Миттлайдера перевозят в операционную. Мне выдают салатного цвета рубаху со штанами и марлевую повязку. До сих пор не понимаю, по-чему меня пустили в операционную. Ясно и по-нятно, что нужды в услугах переводчика на дан-ном этапе уже нет. (Спустя какое-то время, впрочем, до меня дошло, что в больнице меня, скорее всего, принимали за кегебешника, прис-тавленного к американскому профессору. Такая версия объясняет все - роскошную палату и лю-безные объяснения персонала, необыкновенную легкость, с которой я проходил в реанимацион-ное отделение и присутствие в операционной). Как бы то ни было, я в операционной.

Нахожу в углу местечко, откуда, никому не мешая, можно видеть все.

Разговаривавший со мной утром хирург начинает сверлить череп небольшой блестящей дрелью. Интересно, а если он пару сантиметров лишних прихватит? Ну и работенка, аж мороз по коже. Постепенно возникает овал из отверстий, отстоящих друг от друга на один-два сантимет-ра.

Хирург берет в руки мохнатый, напоми-нающий гусеницу шнур.

– Что это такое?
– шепотом спрашиваю стоящего рядом анестезиолога. Оказывается, это особая пила. Вводишь шнур в просверленное от-верстие, а его конец загибается, чтобы можно было извлечь из следующего отверстия.

Хирург начинает пилить, соединяя от-верстия между собой. В операционной совсем тихо.

Часть черепа откидывается наверх – сов-сем, как крышка старинной пивной кружки.

Вижу мозг. Миттлайдер спокойно дышит под наркозом, а я смотрю на его мозг. Гематома, по сути дела, такой же кровоподтек, который по-лучится, если вы ударите себя молотком по ног-тю, забивая гвоздь.

Быстрым движением хирург делает крес-тообразный разрез. Хлещет черная кровь. Много крови.

Вот, в общем-то, и вся операция. Смотрю на часы. Прошло сорок минут с тех пор, как Миттлайдеру дали наркоз. Пока врачи, накло-нившись над мозгом, делают что-то еще, спра-шиваю анестезиолога: - А что, если бы он не дал согласия на операцию?
–