– Вот, как довелось свидеться, брат!
– Наклонился, сверкнув лысиной, поцеловал отца в лоб и заплакал.

Мне было страшно. Время от времени я уходил в комнату наших соседей по коммуналке и, не пьянея, пил вино. Возвращался и, съежив-шись, продолжал сидеть в комнате с занавешен-ным темной тканью зеркалом.

Потом был страшный февральский день с мокрым снегом южной зимы, и на кладбище но-ги разъезжались в бурой, налипавшей на ботин-ки жиже.

Потом на долгие-долгие годы я закрыл эти дни и запечатал, не допуская туда даже себя. Вспоминаю сейчас, тридцать пять лет спустя.

С азартом бросившись во взрослый мир, только ближе к сорока я начал понимать, как все эти годы не хватало отца, насколько он мне был нужен.

В этом веселом ярком мире я учился, же-нился, служил в армии, разводился, опять учил-ся и опять женился.... Даже карьеру какую-то начал строить, но с счастью был вовремя пере-хвачен зеленым змием и этой западни избежал.

Дальше калейдоскоп. Меня крутило, вер-тело, тащило волоком, катило, мотало туда и сюда, взад и вперед. В этом коловращении мель-кали беспробудно пьяные дни и похмельная тос-ка, участковые и наркологические отделения, друзья-приятели и пункты приема стеклотары.

Мама, приехав в Москву, увозит меня в Краснодар, где, исполненный благих намерений, я соглашаюсь вшить торпеду.

Знаете, что такое торпеда? В ягодицу за-шивают капсулу. Там препарат, который инер-тен, пока в организме нет алкоголя. Обычная реакция на алкоголь - тихая и спокойная оста-новка сердца через непредсказуемый отрезок времени. Но бывают и другие варианты. По сути дела, это классическая русская рулетка. Торпеда держит тебя трезвым под дулом пистолета.

Итак, я подписал бумагу о том, что озна-комлен со всеми этими мрачными перспектива-ми и осознаю последствия.

Возвращаюсь в Москву и держусь два месяца. Потом, вздохнув, беру в магазине своего дома на Кутузовском бутылку лимонного лике-ра и отправляюсь на троллейбусе к Ольге, которая живет напротив Бородинской панорамы.

Ничего ей, естественно, не говоря о тор-педе, разливаю ликер по рюмкам. Протягиваю руку, а в голове крутится: "Интересно, это моя смерть или нет?" -

Выпиваю, ставлю рюмку на стол. Закури-ваю. Жду. Вместо костлявой с косой появляется приятное ощущение расслабленности и уюта. Когда мы с Ольгой прикончили бутылку, рас-сказываю о торпеде. Разозлившись, она выго-няет меня. Естественно - я помру, а ей объясняй-ся, почему в квартире вдруг мертвый мужик ока-зался!

Через неделю пьянки торпеда дала о себе знать страшной аллергией на алкоголь, которая продолжалась недели две. А вообще, повезло. Торпеда могла меня отправить на тот свет и год спустя. Но не отправила.

Мама не сдается, вытаскивая меня вновь и вновь. Я же упрямо тянусь к отраде жизни сво-ей - портвейну. По сути дела, на этом моей био-графии положено было бы закончиться. Но обернулось иначе и получил я билет на второй сеанс. Господь Бог Саваоф глянул на мою опух-шую рожу и молвил: "Ладно, из первого захода у тебя полная лажа вышла. Попробуй-ка еще разок". И я начал жить с чистого листа.

Мама радуется моей новой жизни и при-вычно боится за меня. Когда я опять пробился к переводам, приезжает ко мне в Серпухов, и я взахлеб рассказываю ей о том, как все здорово.

А потом мы прилетаем в Краснодар со Светой. Свете страшно знакомиться с мамой и от страха она еще красивее.

Назавтра Светин день рожденья. На рын-ке покупаю огромный букет пышных цветов у первой же тетки. Через секунду я уже отбиваюсь от десятка дюжих казачек, которые азартно уго-варивают скупить цветы и у них. В трамвае стою на задней площадке, а пассажиры рассмат-ривают меня и гигантский букет - кто исподтиш-ка, кто открыто и откровенно.

Потом приезжаем в Краснодар семьей, с детьми. Вечерами мы с мамой сидим на кухне и долго-долго разговариваем или смотрим фото-графии из старых альбомов.

Дальше Америка. Обещал, что вернусь через полгода, а вернулся через шесть. Выру-чала безукоризненная и дешевая американская телефонная связь. Мама все время волновалась, что я долго разговариваю с ней по телефону.

Прилетев в апреле прошлого года в Крас-нодар, я поразился, как она постарела и ослабла. Брат давно уговаривал маму перебраться к ним, она же не соглашалась - ждала меня, боялась, что мне у брата будет тесно. Она уже не выходи-ла из квартиры и почти не вставала. Перед моим отлетом мы перевезли ее к брату. Когда я захо-жу прощаться, мама испуганно вскрикивает:

– Юрик! Как в аэропорт? Ты же только завтра улетаешь!
–

– Да, как же, ма? Сегодня. Я же тебе несколько раз говорил!
–

А она тянет ко мне руки и смотрит в от-чаянии.

Улетал я в уверенности, что мы больше не увидимся. Но я еще застал маму, когда вер-нулся в декабре.

И вот она умерла. За неделю до своего дня рожденья. Три дня назад. Теперь я больше ни для кого на этом свете не ребенок. Теперь ма-ма не спросит по телефону: "Ну, рассказывай, сыночек. Как Светочка, как детки?" -