— О чем речь! — с пониманием кивнул старый Тур. — Да только ты не спеши с жизнью прощаться. Чую, далека твоя погибель!

— Ну, и ладно! — повеселел Медведь. — Что ж, пойдем, други! Только вот что: первыми в избу войду я с сыновьями, а вы уже следом. Наш наряд ошеломит татей так, что они с лавок встать не смогут. Ну, а если кто из душегубов все же за лук схватится, Савва с Онуфрием его на месте и положат. Уж чего-чего, а стрелы они пускают быстрее любого жолнежа!

— Все же будет лучше, если все тати останутся живы, — напомнил спутникам Бутурлин, — для нас ныне всяк свидетель в цене.

— Да я помню! — поморщился Медведь. — Это я так, на всякий случай. Если вы проворно вбежите вслед за нами и отделаете дубинками лиходеев, никого убивать не придется. А оплошаете — придется нам стрелы в ход пускать. Парочку уложим, остальные присмиреют!

Он повертел в руках увесистый ослоп, приноравливаясь к новому орудию охоты, и, натянув свое медвежье наголовье, двинулся к избе. За ним последовали Савва и Онуфрий, наряженные волками.

Медведь рассчитал все верно. В обращенной к болоту западной стороне дома бортников, впрямь, не было окон, что позволило маленькому отряду подобраться к нему незаметно.

Теперь Дмитрию и его спутникам оставалось обойти с боков сруб и ворваться в избу, прежде чем душегубы, почуяв незваных гостей, схватятся за оружие.

Пригнувшись, чтобы чья-либо тень не промелькнула мимо окон, они миновали боковые стены хижины и замерли по обе стороны дощатой двери, преграждавшей им путь вовнутрь.

Дверь была заперта изнутри на засов, и открыть ее снаружи не представлялось возможным. Постучать или подать голос значило вспополошить разбойников раньше времени и лишиться преимущества внезапности.

Оставалось дожидаться, пока кто-нибудь из людей Волкича сам не соблаговолит выйти из дома.

В этот день удача была явно на стороне Бутурлина и его спутников. Долго ждать им не пришлось. Скрипнув заиндевелым засовом, дверь отворилась, и на пороге, щурясь на яркое солнце, показался, жолнеж.

Судя по поспешности, с которой он рассупонивал на ходу жупан, на мороз его выгнала малая нужда. Но благополучно воздать дань природе жолнеж не успел.

Ужас сковал его существо и заставил опорожниться в штаны, когда перед ним, словно из-под земли, вырос громадный вздыбленный медведь, сжимающий в лапах увесистую дубину.

Беззвучно хлопая ртом, словно выброшенная на берег рыба, жолнеж попятился к двери, но путь ему преградили два полузверя — получеловека с волчьими мордами вместо лиц.

Жолнежу хотелось кричать, но из горла, сжатого судорогой, вылетал лишь сип. Сочувственно кивнув ему медвежьей башкой, зверолов тюкнул незадачливого вояку промеж глаз дубиной, и, переступив бесчувственное тело, шагнул к двери.

— С богом! — услышал Дмитрий над ухом голос старого Тура.

— С Рождеством Христовым, православные! — зычно взревел, врываясь в избу, Медведь. — Ужо я вас угощу!!!

Повинуясь общему порыву, Бутурлин ринулся вслед за ним вместе с Саввой, и Онуфрием. После яркого дневного света в избе бортников было темно, как в склепе, но московит все же сумел разглядеть картину смятения и ужаса, вызванных вторжением Медведя.

Большинство людей Волкича были прожженными негодяями, не боявшимися вида ни своей, ни, тем более, чужой крови, но суеверный страх перед нечистой силой имел власть даже над ними.

Восемь дюжих мужиков, бражничавших за длинным столом, впали в оцепенение, когда в избу средь бела дня ворвалась троица вооруженных оборотней, чтобы поздравить их с Рождеством.

При других обстоятельствах вид их лиц с изумленно выпученными глазами и выпадающей изо рта снедью мог бы рассмешить боярина, но сейчас ему было не до веселья. Едва разбойники догадаются, что перед ними ряженые, их страх улетучится, как дым, и тогда взять их в плен без крови и потерь не удастся.

Не давая им опомниться, Бутурлин огрел дубинкой по голове первого попавшегося под руку душегуба. Второго ударом ослопа свалил Газда.

Третий попытался вырвать из рук Дмитрия дубину, но, получив кулаком в зубы, распластался на земляном полу.

Работа шла споро. Тур и Чуприна едва успевали вязать оглушенных разбойников, тех же, кому удавалось ускользнуть от дубин Газды и московита, глушил, не давая вырваться на свободу, Медведь.

Один из жолнежей чудом увернулся от его ослопа и с проворством хорька прошмыгнул в дверь. Но младший сын охотника послал ему вдогонку стрелу, и разбойник с воем упал на снег.

— Что ж ты, братец? — вырвалось у Саввы. — Аль не слыхивал, что сказал боярин? Без нужды не убивать!

— Нешто я убил? — хитро подмигнул ему сквозь прорезь в наголовье Онуфрий. — Седалище — не печень, авось не околеет!..