Теперь беглый душегуб мог без помех заняться делом мести.

Оглушенный падением, Флориан тщетно пытался выбраться из-под мертвой лошади, но ему мешали глубокий снег и вес придавившего ногу коня.

Лежа на левом боку, он не мог ни увернуться от удара, ни закрыться щитом. Видя его беспомощность, Волкич злорадно улыбнулся.

— Ну, как дела, храбрый отрок? — произнес он с наигранной учтивостью. — Кажется, ты привык смотреть на меня сверху вниз, не так ли? Теперь погляди немного снизу вверх, как и подобает тебе, шляхетская мразь, глядеть на прославленного воина и потомка древнего тверского рода!

Флориан бросил на него ненавидящий взгляд, но промолчал.

— Хочешь возразить, но страх мешает, — понимающе кивнул душегуб, вынимая из ременной петли на седле огромный боевой топор. — Не мудрено! Ты ведь хочешь спасти свою шкуру и будешь ради этого делать все, что я пожелаю, даже есть навоз! Увы, у меня нет времени долго забавляться с тобой и посему ты умрешь быстро.

Но прежде, чем твои глаза навсегда закроются, я хочу, чтобы ты знал: твоему шепелявому племени осталось недолго коптить белый свет! На севере и западе уже собираются рати, готовые с огнем и мечом ступить на польскую землю.

Воды Одра и Вислы вскоре вздуются от крови. Ваши поля вытопчут боевые кони, ваши замки запылают, как свечки, а на каждом раскидистом дереве будет висеть пара-тройка поляков!

О, я вижу, ты еще не оставил надежд на спасение! — рассмеялся Волкич, видя попытку Флориана дотянуться до оброненной сабли. — Брось! Этой железкой тебе не отмахаться от моей секиры. Первым ударом я сломаю тебе клинок, вторым — отрублю руку, третьим — снесу голову!

Пригнувшись в седле, Волкич заглянул в глаза шляхтичу, но вместо ожидаемого ужаса увидел в них лишь холодное презрение. На подобное тать никак не рассчитывал.

— Что с тобой, от страха язык проглотил?! — вышел из себя Волкич. — Проси прощения, польская собака!

— Зачем? — с трудом приподнявшись на локте, спросил его шляхтич. — Нет смысла молить о пощаде кровожадную тварь, коей чужды честь и сострадание. Но даже если бы в тебе была толика милосердия, я бы и тогда не попросил тебя о пощаде.

Принять жизнь от такого изверга, как ты, — значит, навсегда обесчестить свое имя и весь свой род!

Волкич в ярости скрипнул зубами. Его попытка унизить юношу с треском провалилась. Шляхтич оставался гордым даже перед лицом смерти. Татю оставалось лишь одно — отравить последние мгновения жизни Флориана.

— Как пожелаешь… — гнусная ухмылка исказила некогда красивое лицо боярина. — Только вот чем тебя порадовать перед смертью, разве что этим? До меня как-то дошел слушок, что ты неровно дышишь к дочери покойного Корибута, прекрасной Эвелине?

Так знай же, той ночью, когда я убил ее отца, княжна побывала на моем ложе и подарила мне ласки, о каких ты, жалкий выродок, можешь лишь мечтать!

— Лжешь, оборотень! — брезгливо поморщился молодой рыцарь. — Эвелина — чистая, благородная душа. Она бы предпочла смерть близости с такой вероломной, уродливой тварью, как ты!

УРОДЛИВОЙ!!! Ненавистное слово адским пламенем полыхнуло в сердце Волкича, рванулось звериным рычанием к горлу, обожгло изувеченную часть лица так, будто на нее заново пролили кипящую смолу.

Такого беглый тать вынести не мог. Он хотел растоптать душу шляхтича, но унизил себя самого, желал, чтобы тот страдал, но разбередил лишь собственные раны! Зачем он вступил в разговор с мальчишкой, позволив себя ударить в самое уязвимое место?!

Нечеловеческая ярость клокотала в душе беглого убийцы, и погасить ее могло лишь одно — смерть молокососа, осмелившегося ему дерзить.

Он сорвал с головы шлем, отшвырнул щит, мешавший действовать тяжелой двуручной секирой, и, змеей соскользнув с коня на землю, занес топор над головой шляхтича.

— Молись, сопляк! — прорычал он, примеряясь для удара. — Это была последняя дерзость в твоей жизни!

Шляхтич смертельно побледнел, но не зажмурился при виде гибельного лезвия. Он лишь поднял для защиты саблю, сделал то единственное, на что был способен в его положении человек.

Топор качнулся, ослепительно сверкнув на солнце, но вдруг замер, так и не обрушившись на Флориана.

Предостерегающий крик Вороны остановил душегуба, не дав ему свершить задуманное. Оглянувшись в сторону, куда указывал подручный, Волкич увидел несущегося навстречу всадника, в коем, к великому изумлению, узнал Бутурлина.

Вслед за ним, в небольшом отдалении, скакало еще трое верховых со странными длинными прядями волос, развевающимися над бритыми головами.

Только теперь Волкич понял, какую ошибку совершил, решив покуражиться над поверженным врагом. По следам поляка шли люди еще сильнее Флориана, заинтересованные в поимке беглеца. На Самборских стражников они походили мало, но от этого были не менее опасны.