– Не шмей, дурак!
– взвыл Порфирий, вытянув руку, словно бы умоляя парня не делать этого.

– Это отчего это?

– Нельзя тебе туда, не положено!
– продолжал настаивать на своем дьякон.

– Да я одним глазком!

Рука отодвинула ткань, и парень оказался в святая святых храма. Прямо перед ним в потемках мерцала одинокая лампадка. Все пространство комнаты было завалено ящиками. Присвистнув, Митёк склонился над одной из коробок и попытался прочитать, что там написано, но не смог разобрать букв.

– Это на каком же языке, отец Порфирий?
– выкрикнул парень из алтаря.

– На англицком, - вытирая слезы боли и обиды, прошипел священнослужитель, медленно вставая с прогретого пола. В голове у него шумело, ноги слушались плохо.
– Ничего там не трогай!

– А откуда это у вас?
– снова крикнул Митька.
– Ба-а, да это же оружие, отец Порфирий, вы только гляньте! И еда какая-то заморская, в баночках!

– Мне-то почем шнать?
– прикладывая холодную ладонь к отекшему виску, промямлил поп.
– Что жагружили, то и храню. Хоть оружие, хоть...

– А кто это с тобой поделился, а?
– Митька вынырнул из занавешенного алтаря, вмиг преодолев расстояние в несколько метров. Оказавшись возле священника, парень снова наставил на него свой обрез.

Порфирий медленно и весьма осторожно поднял руки вверх, всем своим видом давая понять, что он не намерен оказывать какое-то сопротивление.

– Не лезь, Ящер, целей оштанешься!
– дыхание вырывалось из приоткрытого рта священнослужителя с неприятным шипящим свистом, словно не человек говорил, а змея шипела.

– С кем работаешь, отец Порфирий?
– снова спросил Митька, и злобно улыбнулся, ткнув собеседника в живот.

Как только обрез больно уперся в область печени, Порфирий всеми фибрами своей православной души осознал, что надо становиться сговорчивее. А ну как прикончит его Митька-Ящер? С него станется! Времена нынче лихие, искать особо не станут, пришлют из города нового дьякона с божиим благословением, да и все дела. Уступать насиженное место никак не входило в планы священнослужителя, поэтому, тяжело вздохнув, он прислонился к стене и прошепелявил:

– Чехи тут были, но крашные их выбили. Есаул, который с чехами шел на шоединение с каппелевцами, велел мне принять провиант и оружие под подпись и честное христово слово, я и согласился, смурной.
– Сказав это, поп застыл с самым скорбным выражением, на какое только был способен. Получилось весьма убедительно, учитывая, что половина лица отекла и налилась блестящей сизой теменью.

– А красные?
– не унимался Митька.

– А что они?
– дьякон хитро прищурил здоровый глаз.

– Не мети хвостом, поп!
– в руках парня мелькнул обрез, священнослужитель увидел яркие оранжевые блики на холодном металле.
– С красными ты, или с белыми?

Ну и ну, - подумалось попу. Вопрос не в бровь, а в глаз. Сказать, что с белыми опасно. Вдруг другие прознают. По поводу второго варианта тоже все не слава богу, этот дурак, похоже, не ровно к ним дышит. Обобрали его мамку, пока он на службе стоял.

Некрасиво, конечно, вышло, Порфирий сто раз говорил председателю и заезжим комиссарам, что не стоит вот так вот, в открытую грабить. Можно же и по-тихому конфисковать, если приспичило, народ пошумит-пошумит, да угомонится. А забирая последнее, слишком многих они против себя настраивают. Слишком многих.

– Я, Митенька, - примирительно поднял руки поп, - за правду, а правда одна, христова вера, да доброделание через покаяние. Вот погляди, ты не каялся давно, и к чему все это привело? Бога не боишься, на людей нападаешь!

– Винтовка рождает власть, так, кажется, в царской армии учат?
– усмехнулся парень, вспоминая слова проезжавших через село белогвардейских офицеров.

– Какой еще царской армии, очнись, Митенька!
– Дьякон сменил интонацию. Теперь он словно бы осуждал глупого, неразумного деревенского паренька.
– Отступает она, армия-то, и законной ее уже никто не считает. Время теперь такое, красный террор наступает, большой передел грядет. Те, кто еще вчера у власти держались, сегодня в опале, а вчерашние террористы людей судят.

– Об этом, Порфирий, не извольте беспокоиться, - обветренные губы Ящера расплылись в недоброй улыбке.
– Это дело мы постараемся поправить, а уж если и не поправить, то хотя бы не запятнать белоармейскую честь.

– Ты, что ли, поправлять-то будешь?
– усмехнулся священнослужитель, запоздало понимая, что делает это зря.

– Ну а как же!
– мир для Порфирия выключился с глухим звуком удара железа о черепную коробку. Пространство сжалось в одну точку, ставшую пустотой, а затем пропали и звуки.