Митька накрепко связал попа, и забросил его в алтарное помещение, прикрыв ящиками. Проснется Порфирий, а во рту кляп. Помычит, посопит, да вызволят эту шельму. Тяжело было у Ящера в душе. Холоднее и пасмурнее, чем на улице. Все-таки, руку на священнослужителя поднял. Попа тронуть всегда сложно, и последствий много, и на душу грех. А тут...

Прикрыв тяжелую кованую дверь, чтобы не выпускать тепло, Митек вздохнул, и направился дальше. Тело его согревала новая офицерская шинель. Шили для чехов, а не для своих, причем, явно за границей, так что качество было отменным, да и сидело платье аккурат по размеру, нигде не тянуло. На ногах красовались новые утепленные сапоги.

Бегло исследовав ящики, парень отыскал много интересного. На поясе у Ящера теперь красовался кожаный ремень с кобурой, в которой своего часа дожидался револьвер. На голову парень отыскал новую фуражку, какую носили офицеры. Вот только на ней не было опознавательных знаков. Видимо, нашивки предполагалось приделать потом, но в суматохе так и не успели.

С виду Ящер напоминал офицера царской армии прошлогоднего образца. Первое, что хотелось сказать при взгляде на него, "так уже не носят". Словно бы этот облик потерял силу, утратил власть, а какой-то неведомый цех все продолжает по старинке клепать уже не актуальную одежду.

Подумав, что одежда, должно быть, еще из старых запасов, Митек бодрым шагом направился в сторону дома председателя. Если где-то неподалеку разбили белых, то местный глава должен об этом что-то знать. Не исключено, что кто-то может оставаться у него в плену.

Если бы Митька сейчас спросили, "идейный ли он", то он бы ответил что нет, не идейный. Это теперь стало модным задавать такие вопросы, а парню просто обидно было, что была же страна, большая, суровая, со своими обычаями, и тут, вдруг, все в раз переменилось с ног на голову. Руководят всем те, кто еще вчера и взгляда поднять боялся, лодыри, да хулиганы. Во управлении на местах либо ничего не поменялось, кроме документов, либо хуже стало. Как-то уж больно быстро и безропотно страна смирилась с тем, что ей хребет переломили.

Митек был одинаково зол и на красных, и на белых. На последних за то, что слишком быстро сдались. Хотя, задним умом он понимал, что белые-то как раз и не сдались, сдалась общая масса людей, которой все нипочем, во все времена. Белые с честью сдавали Россию преступникам, отступая пять за пядью, призывая не оставаться равнодушными. А еще, они были последними остатками его, Митькиного мира. Ушедшего, выстывшего, разбитого. Не стало больше его, и сама мысль о "царском войске" звучит так же не к месту, как форма, в которую он облачен. Вроде красиво, эффектно, а толку нет.

А с красными у Ящера были особенные счеты. Проверив топор, придерживаемый ремнем в области поясницы, Митька зорко огляделся по сторонам, будто красные могли слышать его мысли. С этими разговор короткий - картечью. Нечего гутарить с тем, кто пришел отбирать у тебя прошлое, лучше дать залп из всех орудий, и когда закончатся патроны, руками душить супостата.

Черные тучи, пролетавшие над весью, на миг разошлись, и дорогу осветил острый серп. Надо же, подумал Ящер, прямо над головой восходит, словно знамя. Не приведи боже под таким знаменем жить! Словно рога бесовы!

В доме председателя не горел свет, знатное семейство, скорее всего, видело десятый сон. Из печной трубы вился дымок, стало быть, Яшка или какой другой слуга подтапливает, чтобы господа не замерзли, температуру поддерживает. Хотя, какие к черту теперь господа?
– с горечью подумал парень. Товарищи! Старшие товарищи!

Сапоги проваливались в непримятый снег, издавая бодрый хруст. В избе должно быть слышно, как кто-то к забору подошел. Ну и пускай слушают! Рогатый месяц, выглядывающий из-за клубящихся туч, завис прямо над избой председателя, хищно освещая сырые бревна и крепкую крышу.

Темные окна мрачно смотрели на незваного гостя, явившегося глубокой ночью, чтобы похитить покой у обитателей председателева дома. Митька-Ящер приоткрыл калитку и бодрым шагом проследовал к крыльцу. В нем уже не осталось никаких сомнений. Каждое действие было осознанным. Всю неуверенность сдуло холодным ветром.

Револьвер на поясе придавал уверенности. Обрез в руке ощущался моисеевым жезлом власти, которым следует карать всех лихоимцев. Отогревшиеся в крепких кожаных перчатках пальцы постучали в дверь: тук-тук-тук.

– Председатель, а, председатель?

– Ну, кто там еще?
– донесся из сеней злобный Яшкин голос.

– Это Ящер пришел, - Митька блаженно улыбнулся.
– Ящер по вам пришел.

– Митек, ты что ли, сученыш?
– Яшка озадаченно чесал затылок, сдвинув головной убор вперед, пребывая в явном замешательстве.
– Не живется тебе спокойно, да?
– продолжил он, и кивнул парню, мол, заходи, доигрался. Этот жест не сулил ничего хорошего.

Оказавшись в сенях, Ящер притронулся к козырьку, словно бы желая снять головной убор, но так и не сделал этого, оставшись в фуражке.