Шрифт:
«Скажи, ты умеешь жалеть?
Ах, да! Ухмылка в ответ.
А душа твоя может болеть?
Ах, да! У тебя её нет!»
Темноту вдруг вспарывает белая вспышка, и вот уже ночной мрак окутывает фигуру в чёрном монашеском балахоне. А впрочем, нет, не монашеском. Это похоронная накидка Смерти, решившей поиграть в патологоанатома. Но я узнаю об этом много позже… когда встречусь с ним вновь. Гробовщик усмехается и протягивает мне руку. Но почему-то мне не страшно, и вместо только что снедавшей меня решимости я ощущаю безудержную радость. Радость от того, что жнец с безжалостной ухмылкой на губах сейчас заберёт меня из этого Ада.
«А я в начале пути
И мне ведь нужно пройти
Целых восемь шагов к раю»…
Белая вспышка поглощает меня, а жнец, сжимая мою ладонь, говорит что-то о целом дне, наполненном весельем и смехом. Я не знаю, о чём он, ведь веселиться сутки напролёт мне ещё не доводилось. Но я уже чувствую, что все тревоги позади, и этот весёлый марафон начинается с прогулки по парку. Утро застаёт нас у киоска с пирогами, и рассвет мириадами светлячков пляшет на серебристых волосах Легендарного. А я смеюсь, глядя на то, как неспешно и словно нехотя плывут по небу огромные белые облака. И мы идём к парку развлечений — небольшому, довольно старому, с наипростейшими, но такими притягательными аттракционами. Я ведь никогда не бывала в таких местах, и я счастлива оттого, что впервые пришла сюда с другом…
«Синее небо в рыжей листве,
Краски ехидных глаз.
Ветер искал в старой траве
Милый, забавный рассказ»…
Смех, веселье, ветер в лицо. А под вечер огромное старое Колесо Обозрения поднимает нас к небесам. Таким чистым, что кажется, сквозь них можно рассмотреть Рай. Такой далёкий, такой недостижимый… Он за этими облаками — так близко, что, кажется, протяни руку и коснёшься Врат. Но её не протянуть, и кабинка медленно плывёт вниз, а жнец, которому в Рай путь заказан, смотрит на солнце и усмехается, словно знает: даже на земле можно достичь Рая, если создать его самому. Рай на одного невозможен, но на двоих… вполне. Главное не быть одиноким. А счастье, переполняющее душу, построит воздушные замки… Вот только это счастье не вечно, а значит, и Рая нам не достичь. Но мы хотя бы пытались… А кабинка кружит и кружит в синем, кристально-чистом небе, то взмывая к солнцу, то опускаясь к земле. И только улыбка на моих губах неизменна.
«Сказка странствий — зов печальный,
Он звучит, вдаль маня.
Сказка странствий — песнь скитаний
Для тебя, для меня»…
Ничто не вечно. Счастье тоже. День подходит к концу, и последние шаги по опустевшему парку замирают у старой лавочки. Последние пирожки съедены, последние лучи солнца отпущены, а темнота плотным коконом окутывает душу. Но я всё ещё улыбаюсь, потому что умирают последние секунды самого счастливого дня моей жизни. Завтра они станут историей, но сейчас они всё ещё здесь, со мной. И я могу проводить их искренней, настоящей улыбкой… Но ведь это не конец, правда? Это лишь начало. Начало долгого поиска длиною в жизнь. И когда-нибудь я найду то, что оставлю в этом дне — свою улыбку, своё счастье и свою мечту о воздушных замках на земле…
«Dies ist der Morgen danach
Und meine Seele liegt brach
Dies ist der Morgen danach
Ein neuer Tag beginnt
Und meine Zeit verrinnt»…*
Белая вспышка, и я снова в палате. Жнец склоняется надо мной и шепчет: «Когда-нибудь мы снова встретимся. Когда это случится, расскажи мне, кто ты. Я хочу узнать всё! А главное, почему ты не живая и не мёртвая. Но пока тебе меня не стоит вспоминать. Как только догорит вспышка, ты забудешь обо мне. И вспомнишь лишь в день, когда я заменю твою Плёнку». Я ложусь в кровать, а Гробовщик треплет меня по волосам, и я улыбаюсь ему на прощание. Секунда, и вокруг меня лишь темнота. Мне холодно, гадко и больно. Всё тело болит, особенно спина, словно меня били по почкам. Но я не жду спасителей, не надеюсь на помощь, не страдаю от унижений и обиды. Я лишь усмехаюсь темноте, такой родной и спокойной, обещая ей, что когда я выберусь из этого проклятого места, всё изменится. И я больше не буду слабой.
Темнота накрывает с головой, и больше нет ничего — ни воспоминаний, ни усталости, ни боли. Только покой. И это всепоглощающее Ничто куда добрее и куда опаснее жизни. Ведь его не хочешь покидать и готов умереть, лишь бы не возвращаться в слишком яркий и слишком жестокий привычный разноцветный мир…
====== 31) Идеал ======
Комментарий к 31) Идеал Напоминаю, что события манги “Темный дворецкий” учитываются лишь до 104-ой главы, а потому объяснение сущности жнецов не совпадает с объяснениями из манги. Оно частично взято из манги “Потомки тьмы”, частично вымышлено, что сделано ради сюжета: он был детально продуман еще до выхода 104-ой главы “Дворецкого”, и менять его сейчас – значит полностью разрушить Обоснуй. Надеюсь на ваше понимание, спасибо, что остаетесь с нами...
«Nitinur in vetitum semper, cupimusque negata».
«Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного».
Очнувшись, я почувствовала, что у меня нет сил. Абсолютно. Веки были словно каменные и подниматься не желали, пошевелиться я не могла, и даже мысли текли, как у сонной мухи — вяло и неохотно. Однако вместо боли, воспоминание о которой тут же заставило меня нервно сглотнуть, я ощущала удивительную лёгкость во всем теле, словно сонливость моя была неспроста, и «муха» оказалась наркоманкой… Вместо негативных эмоций же я ощущала эйфорию и радость, причём они были явно не к месту — с чего мне радоваться после пыток? Впрочем, слово «пытка» слишком уж громкое — да, физически было больно, но если подумать, гораздо больнее было морально. Причём даже не знаю от чего… Тот кусок воспоминаний, что вырезал Гробовщик, я не помнила, как не помнила и что видела, когда он его вырезал — в памяти было черным-черно, и лишь ужас и воспоминание о боли остались со мной. Но это всё лирика — мне надо было понять, где я нахожусь.
Переборов себя и собственную слабость, я с третьей попытки разлепила глаза и плавающим взглядом осмотрела местность. Оказалось, что я всё ещё была в лаборатории Величайшего, к тому же лежала на операционном столе, привязанная ремнями. Из новшеств было лишь тёплое шерстяное одеяло, которым меня укрыли, и подушка, подсунутая под мою многострадальную голову. Обо мне заботятся, или это чисто ради того, чтобы я не заболела и работоспособность не потеряла?
Попробовав пошевелить хотя бы пальцами, я потерпела сокрушительное фиаско и подумала, что стоит позвать Гробовщика, ведь жажда всё же давала о себе знать. Но сил на членораздельный звук у меня не было, да и я не была уверена, что Легендарный вообще где-то рядом. Ничего, подожду, мне к ремням на руках не привыкать… и это самое гадкое, потому что они меня до сих пор пугают.