– Серафим, - сказал Леонтий, - возьми стрельцов сколько считаешь нужным и идем в допросную избу.

– Прямо зараз? – уточнил пятидесятник.

– Да, - коротко отрезал Леонтий, в другое время он бы пошутил над глупым вопросом подчиненного, но нынче шутить не хотелось совсем.

Серафим Коренной взял с собой десятерых стрельцов, и они сопроводили стрелецкого голову до допросной избы. Пока они шли Леонтий приказал сменить десятку Захара на один день.

– Пущай отдохнут. Все одно и обыщик поди не из железа, тоже соснуть пожелает.

– Понял!

– А утром след дня чтоб опять прибыли к допросной!

Во дворе они застали уставших и замерзших стрельцов из десятки Захара Котова. Они сидели и палили костер. При виде начальства все встали и приветствовали Леонтия. Тот подозвал Ваньку Черноброва и спросил где десятник.

– Так он у обыщика, токмо позвал его для приказа.

– Устали? – громко спросил всех голова.

– Есть маленько! – отозвались стрельцы.

– Братцы! Идите все по домам, отдыхать! Завтра поутру всем собраться тут же! Вас поменяет десятка Зотова, - приказал Леонтий и пошел в дом, оставляя во дворе стрельцов и пятидесятника.

В допросной избе он увидел сидящего за столом Тимофея, который что-то почти шепотом говорил Захару Котову. Губного старосты и подьячих в доме не было. При виде вошедшего Абросимова, обыщик кивнул головой Захару и бросил:

– Все, иди!

– Захар! Я распорядился сменить твою десятку на день. Ступайте отдыхать Завтра вновь явитесь сюды! – сказал Леонтий, проходящему мимо десятнику.

– Понял…

Захар поклонился сначала обыщику, потом стрелецкому голове и после этого, нахлобучив шапку, вышел из избы. Леонтий сделал вид, что не обратил внимание на нарушение субординации, так как и сам в глубине души считал, что обыщик-то поважней будет. Когда за Котовым закрылась дверь, Леонтий прошел к столу и сел напротив Тимофея.

– Ну, Леонтий Еремеевич, что слыхать на белом свете? – устало спросил стрелецкого голову Тимофей и стал тереть руками красные от недосыпу глаза.

– Так вот пришел тебе сказывать.

– Так скажи, батюшка, не томи!

– Значится так. Изловили главного татя, что командовал поджогом складов, остальных, уж извини, не удалось пленить, оказали супротивление!

– Вот это славно!

– Не спеши радоваться, Тимофей Андреевич. Ранен он нещадно. Живого места нет на теле. Лекарь сейчас у него был. Зельев и снадобьев надавал, да раны перевязал. Но строго наказал нонче не допрашивать, мол слаб и не выдержит допроса с пристрастием.

– Хм… когда ж нам лекарь велел допрос учинять? –с сарказмом сказал обыщик.

– Гутарит, что через день, другой…

Тимофей встал и потянулся, зевая. Потом он походил возле стола взад и вперед, рассуждая об услышанном.

– Добро! Будь по-вашему с лекарем! Нонче не буду учинять допрос. Пусть отлежится. Да и все мы устали. Сосну немного, подумаю, а завтра продолжим. Ты вон я погляжу тоже не спал ночь.

– Так никто не спал, Тимофей Андреевич. Воевода и тот глаз не сомкнул. А нам уж совсем нельзя тогда спать, коли наш господин не спит.

– Ну-ну… Но, как говориться сделал дело гуляй смело! На сегодня я даю своей десятке отдых, пущай отоспятся, побудут с семьями, а на утро завтра прибудут вновь ко мне.

– Так и приказал! Оставил на смену возле допросной избы другую десятку. Куды ты тепереча? К воеводе? Стрельцы проводят, конь твой у стрелецкого приказу, и сопроводят они же до места.

– Благодарствую, Леонтий, - поблагодарил Тимофей, одевая свой кафтан и собираясь отдыхать. – А где тепереча сам воевода-то?

– Сказывал, что заедет в съезжую избу.

Они вышли во двор. Захар еще не ушел и стоял с Ванькой Чернобровом. Он не увидел вышедших, так как стоял спиной к крыльцу.

– Захар! – окликнул десятника Леонтий. Тот быстро обернулся. – Ступай со своей десяткой отдыхать! Завтра поутру быть тута!

– Слушаюсь, - поклонился десятник, он уже знал об этом приказе, поскольку о том же говорили ему не единожды. Захар повернулся к Черноброву и тихо сказал: - Ну, что слыхал? Пошли по домам, завтре будет еще тяжче денек!

Тимофей и Леонтий в сопровождении Серафима и пятерых стрельцов вернулись к стрелецкому приказу, где их ждали кони. Стрелецкий голова попрощался с московским обыщиком и в сопровождении десятки конных стрельцов ускакал. Тимофей же, не спеша под охраной пяти пеших стрельцов, поехал к воеводскому дому, где для него была приготовлена комната и где его ждали вкуснейшие яства и теплая мягкая постель в хорошо протопленной комнате.

День вступил в свои права. Солнце изредка, но пробивалось сквозь серые, тяжелые тучи. Дул холодный, но не сильный ветерок, пронизывая Тимофея насквозь. Порой накрапывал мерзкий холодный дождик. Листва на деревьях почти вся опала, а те листья, что держались за ветки из последних сил, красили утро в желтый и красный цвета. Несмотря на беспокойное время жизнь в городе и слободках продолжала течь так, словно ничего особливого не происходило. Все так же поутру торговцы везли свой товар к стенам кремля, раскладывая там свежее мясо, овощи, мед, яйца и молоко. Куры пока еще живые кудахтали в корзинах, ожидая своей участи, не разумея с какой целью их везут на базар. Возле белокаменных храмов сидели нищие, прося милостыню, мимо них чинно проплывали церковные служители в черных рясах, им было не до нужды народишка, недоедающего и мерзшего на ветру, они спешили вознести свои молитвы к богу, всевидящему и всепрощающему, милостивому и любящему.