Конь под Тимофеем ступал чинно, благородно и гордо, будто понимая какого высокого государева слугу он несет на своем горбу. Понурые и сонные стрельцы шествовали вслед за конем и только один вел животное под уздцы. Сабли стрелецкие бились о ноги и мешали тем брести, пищали тяготили плечи, но были готовы в любой момент пальнуть по врагу. То и дело, проезжая мимо горожан, особый обыщик чувствовал на себе взгляды, некоторые из них были равнодушными, другие завистливыми, третьи даже с плохо скрываемой злобой. Он привык уже к тому, что люди боялись его, а значит уважали и поэтому не обращал на людишек никакого внимания. Голова Тимофея была занята делом, государевым делом и холопы его совсем не интересовали, только разве если они затевали меж собой воровство какое или не дай бог худое супротив государя, вот в таком случае он готов был влезть в душу каждого холопа, положить на это и время, и здоровье свое, но все выведать, до всего дознаться и преподнести судьям виновного со всеми добытыми доказательствами.

Так уныло и медленно Тимофей со своей охраной добрались до ворот дома воеводы. Держащий под уздцы коня стрелец постучал в ворота и те открылись, пропуская внутрь высокопоставленного гостя и временного жильца, прибывшего из самой Москвы.

– Здорово Данило! – приветствовал открывшего ворота казака стрелец.

– Здорова, Игнат! – ответил казак.
– Что такой хмурый?

– Не спамши… Ну, ладно, вот господин особый обыщик, сопроводили в целости и сохранности. Тепереча пойдем к допросной избе в караул.

– Ну бывай!

– И тебе не хворать!

Во дворе Тимофей соскочил с коня, придерживаемого подоспевшим опричником воеводы, и направился в дом. Коня поставили в стойло и на этом суета вокруг возвращения московского чиновника, закончилась. В доме Романцева встретила знакомая уже дворовая девка, она помогла ему снять кафтан и приняла от него шапку, подбитую дорогим мехом.

– Откушаешь? – спросила она, как ей было велено порядками правилами, установленными воеводой и почерпанными им в путешествиях по чуждой русскому человеку Европе.

– Да, пожалуй.

– Тебе, господин, куда подать? В трапезную или желаете в комнате?

– Принеси в комнату! – немного подумав, приказал обыщик. Он очень устал и только теперь это остро почувствовал в тепле и уюте воеводского дома.

– Барин, тебя проводить в комнату?

– Нет, найду путь… ступай…

– Слушаюсь, - поклонилась девушка и убежала.

Дорогу до своей опочивальни Тимофей нашел без труда, сказывалась его наблюдательность, отменная память и логика мышления. Закрыв за собой дверь, он сбросил с себя всю одежду и оставшись в исподнем с голым торсом, умылся теплой водой, что была налита в медный таз. Поплескавшись и насухо вытеревшись, мужчина облачился в свободную рубаху с разрезом сбоку из шелкового материала. Он не любил, находясь дома, облачаться во множество одежд, как это делали его знакомые и многие знатные москвичи. Простота в одежде ему была по нраву, но, конечно, на людях он следовал моде и этикету и часто поверх кафтана одевал ферязь, а в морозы – на нее еще и дорогую шубу.

Вскоре в дверь постучались, это все та же девка с молодым юношей принесли кушанья. Они составили миски и тарелки из фарфора на небольшой столик и, поклонившись, ушли. Причем Тимофей заметил, как на него посмотрела девушка, ее улыбка долго еще оставалась в его памяти. Смело и неосторожно с ее стороны, - подумал боярский сын. Но ему все-таки стало приятно, что его внешность еще вызывала интерес у баб. Откушав немного, он вымыл руки, прочитал молитву и лег спать. Сон быстро к нему пришел и Тимофею не пришлось его призывать, как это бывало часто. Бессонная ночь сказалась. Было уже позднее утро. Колокола, призывавшие к утренней, уже давно замолкли, ожидая зазвонить вновь к первому часу.

Иван Васильевич в тот день вернулся домой последним. Петр уже спал, а Тимофей перекусил и только что лег. Они не слышали возвращения главы семейства и главы уезда. Только Ольга, беспокойно спавшая, постоянно просыпавшаяся от любого шума и ожидавшая мужа, выглянув в окошко, обрадовалась возращению супруга. Она перекрестилась, вознеся благодарение Господу.

– Ты отчего не спишь, душа моя? – целуя нежно супругу, спросил Иван Васильевич, когда вошел в их совместную опочивальню.

– Не спалось… как я могу спать, когда ты в такое время по городу разъезжаешь! Не бережешь ты себя, свет мой!

– Я ж тебе отписал, али не получала письмеца моего? Не беспокойся! Не один я, да и некого мне боятся в своем городе! Давай спать… устал я страшно…

– Ложись, свет мой… а откушать не желаешь? Поди голодный…

– Да как же мое похудание? – улыбнулся супруг, ему была приятна забота жены, но в тайне от нее он откушал в съезжей избе и не был голодным. – Вот и похудею. Нет, давай соснем маленько…

Он разделся и лег в постель, обнял жену и закрыл глаза. Ольга прильнула к нему и, поцеловав в щеку, сладко зевнула. Все ее семейство было дома, под ее присмотром, а посему можно успокоиться и поспать.

В то время, когда отец ее уже спал крепким сном Софья открыла глаза и сладко потянулась. В окошко ее комнаты заглядывал маленький солнечный лучик. Было натоплено, и она сбросила с себя пуховое одеяло. Девушка услышала, что дом уже не спал и был наполнен повседневными звуками жилого сообщества. Где-то на первом этаже готовились к пробуждению хозяев поварята, они гремели посудой, взбивали тесто, разливали воду или молоко по кастрюлям, кувшинам и мискам, прислуга мыла полы и протирала мебель, по требованию хозяйки, супруги воеводы эта уборка производилась ежедневно утром, пока господа спали, чтоб не крутиться под ногами и не мешать господам днем, после их пробуждения.