– Alle der Wille Gottes! – буркнул лекарь и облегченно выдохнул, когда остался наедине с раненным.

Он еще раз осмотрел раны на ногах. Там были порезы неглубокие и посему неопасные, но они тоже еще кровоточили. Промыв их и присыпав своим изготовленным зельем, немец и на них наложил повязки. Самыми глубокими и опасными ранами оказались два пореза, один на правом боку, другой, проникающий укол в верхней части груди. Легкое, скорее всего не сильно повреждено, но наверняка сабля стрельца могла его немного задеть. Ну, и помимо колото-резанных ран опасность для жизни поляка представляла огромная потеря крови.

Пока немец возился с ранами, видимо, начали действовать снадобья понижающие телесный жар и больной пришел в себя. Он открыл глаза и ничего не понимая, стал водить взглядом по сторонам, потом на немца. Его сухие губы прошептали на родном языке.

– Де я?

– в Туле… не говорить… не можно… - довольно ласково отвечал Йоган. Он всегда старался быть милостивым с больными.

– Я в полоні?

– Не монимайт, не можно говорить!

– Я в плену? Меня схватили стрельцы?

– Яя… - тихо прошептал немец, оглядываясь на дверь и боясь, что она откроется.

– Ты подсоби мне… - прошептал Андрей.

– Чем? – насторожился лекарь.

– Мне все одно грозит смерть…, токмо мученическая, на дыбе…, дай других зельев…

– Что ты! Что ты! Господь с тобой! – стал отмахиваться немец, поняв, о чем просит его раненный.

– На дыбу меня… или же четвертуют…

– Найн! И не проси! Не душегуб Йоган!

Немец тут же замолчал и незаметно прикрыл ладонью рот Шишкевичу, так как в комнату заглянул Леонтий. Он видимо услышал, что лекарь о чем-то говорит и заглянул проверить.

– Что ты глаголишь, господин лекарь? – спросил он, пристально всматриваясь в немца.

– Нет, я говорю с собой, что надобно смешать, с чем и сколько. Разумею голосом… То раненный в беспамятстве…

– Ладно! Окончишь – скажи караульному, он проводит тебя ко мне!

– Уразумел, господин стрелецкий голова…

Немец и поляк вновь остались одни. Но ни один из них не нарушал тишины. Лекарь боялся, что раненный опять начнет его уговаривать, а Шишкевич, страдая от боли, стал надеяться на то, что его тело само умрет, без помощи врачевателя. Он вспоминал последние часы их боя и никак не мог вспомнить в какой момент его пленили. Видимо, он был тяжело ранен и упал в беспамятстве, вот тут-то его и пленили. Его честь не была поругана, но тем не менее он терзал себя, обвиняя в том, что не погиб под ударом стрелецкой сабли, а всего лишь был тяжко ранен. Знал лях и то, что ему предстояло пережить. За его поджег складов грозили Андрею сыск с пытками, а за ними и казнь смертью страшной, безо всякой пощады. От того и просил он лекаря подмочь ему умереть тихо и токмо от ран тяжких.

Когда Йоган закончил обрабатывать раны, перевязал их и дал выпить Андрею еще каких-то порошков, то, оставив раненного лежать на лавке, выглянул за дверь.

– Гер стрелец, я кончил, надобно идти до гер стрелецкий голова, - сообщил он караульному. Тот кивнул крикнул своего товарища, который и проводил немца к Леонтию Абросимову.

Они прошли узкими проходами, плохо освещенными утренним светом к стрелецкому голове, который дремал, сидячи на большом деревянном стуле. Когда к нему вошел лекарь в сопровождении стрельца, Леонтий смахнул с себя дремоту.

– Ну, что с ляхом?

– Худо, гер голова. Много крови потерял!

– Ну, жить будет?

– Гер голова, я есть всего лишь лекарь. На то господа воля!

– А когда можно учинить с ним допрос?

– Найн! – неожиданно для Леонтия вскричал немец.
– Не можно! Он умереть от ран! Слаб он! Пытка и допрос погубить его!

– Но господину обыщику надобно произвести с ним допрос немедля!

– Ежели хотеть его убивать, то зачем лечить!?

– Он вор и враг государя Московского! Надобно прознать про его товарищей, а казнь его не в нашей воле, то государь будет решать! Ты должон сделать так, чтоб его скоро можно было допросить!

– Гуд… Я дал ему лекарств, завтра ему будет легче… однако…

– Милый человек! Это уж не твоя забота! Воеводе видней! Ты исполнил его поручение и ступай, отсыпайся! Мои стрельцы тебя проводят.

– О! Благодарю! Я сам могу идти. Мне не нужно стрельцов.

– И все-таки так надежнее. В городе смутные времена, не равен час обидят. А со стрельцами поди не посмеют.

Леонтий отправил трех стрельцов сопроводить до дому лекаря, а сам направился в допросную избу. Ему нужно было передать особому обыщику, что с ляхом покамест все благополучно, но сегодня допрашивать того не следует, лучше отложить на завтра. Стрелецкий голова устал за ночь. Ему страшно хотелось спать и есть. Но всяческие физические страдания были ему знакомы, он был привычен к ним, обладал прямо нечеловеческим терпением и умел с ними справляться.

Выйдя на воздух, Леонтий вдохнул свежий холодный воздух, потянулся и, посмотрев на серое небо, мысленно поблагодарил бога за то, что он жив и здоров, что господь дарует ему еще один день на этой грешной земле. Обычно стрелецкий голова утром, как и все ходил в храм, но нынче времена наступили суровые и времени на молитвы не хватало. Заприметив во дворе приказа своего голову, стрельцы почтительно встали таким образом приветствуя начальника. А пятидесятник Серафим Коренной подбежал к Абросимову и услужливо заглянул в глаза.