– Меня интересует, что со мной будет.

– Да ничего с вами не будет. Что с вами сделать-то можно? Вон, коллеги ваши по пулеметному делу отправятся искупать вину ударным трудом. Добровольно, пусть и немного принудительно. Будут строить ерапланы и всякое иное, быстро летающее. А у вас иной талант. Наверное, много больший, уникальный, но абсолютно не организуемый здравым смыслом. Не ставить же за спинкой вашего писательского кресла контролера с наганом? Сущая ерунда выйдет...

Катрин сказала еще кое-что и оборвала сама себя:

...- Так что, ступайте-ка домой. Перекусите ветчиной, поразмыслите. А потом в деревню, в глушь, в парижи, праги, аль берлины. Напишете что-то от души. Какие-нибудь "Окаянные дни" или "Покаянные ночи". Прощайте, Алексей Иванович.

– Дрянь вы. Изощренная. Умеете унизить. Дрянь, дрянь в начищенных сапогах! Прощайте!

Бывший литератор вышел, чуть не задев теменем косяк - такая уж спина прямая и несгибаемая. Попытался хлопнуть дверью - но новая, еще даже некрашеная дверь успела разбухнуть и бабахать отказалась. Сыро в революционном Петрограде.

Катрин вышла и попросила у доктора папироску.

– Гордыня большого таланта, - анатом кивнул в сторону входной двери.
– Не поверите, молчал академик эти дни как обычный наш клиент. А с вами разговорился. Даже раскричался.

– Мы с ним еще до вашего нервного морга были знакомы. Хотя и шапочно, - Катрин с сомнением глянула на совершенно безвкусную папиросу.
– В общем, это печальная история. Слушайте, а вы сегодня здесь? На дежурстве?

– Сегодня и ежедневно. За квартиру полгода нечем платить, перебрался на житие в кабинет. Здесь как-то веселее, да и время экономится. Выхожу только побриться и за газетами. Нет, помнится, недели две тому в синематограф ходил. "Клеопатру"[53] смотрел - весьма душещипательная фильма. Особенно эпизод, когда она со змеей смотрят в зеркало. Слушайте, а давайте я вас в "Пикадилли"[54] приглашу?

– Благодарю, но, увы, дел многовато. Но вполне возможно, я к вам еще загляну. Как раз обсудим одну душещипательную тему...

Во дворе "лорин" ждал под парами.

– И этого отпустили? Который сочинитель?
– возмутился Колька.
– Он вышел, чуть лошадь не сшиб. Вне себя от ярости. Сейчас найдет какой пулемет, да ка-а-к...

– Вряд ли. Пулеметы у группы изъяты и пересчитаны. И возможности выхода на главарей-кураторов у гражданина литератора больше не имеется. Так что, ухватит револьвер или винтарь. Это если возникнет большое желание к столь категорическому поступку. Особой уверенности, что нужно его отпускать у нас нет, но что прикажешь с ним делать? Бесконечно держать на подсобных работах известного писателя - бессмысленно. В тюрьму засунуть - заработает ореол романтического мученика. А расстрелять... Нет юридической возможности, да и вреда от подобного решения опять же будет больше, чем пользы. Его горячечное воззвание с призывом "к оружию!" в газетах пропечатали с полным восторгом - получится, что мстят злобные большевики великому писателю.

– Тоже верно. Однако, не в себе он, - вздохнул Колька.

– Что тут поделаешь, тут мы бессильны. Кстати, на вот - разрешение и ствол. Надеюсь, понимаешь, что не для баловства?

– Еще бы!
– пилот ухватил новенькую скрипучую кобуру с "браунингом" и ордер на оружие.
– Исключительно для самообороны. В нынешние дни всякие сомнительные личности взяли привычку заглядываться на хорошие авто. Мало ли...

– В случае осложнений, ты сомнительных личностей лучше дави колесами, - посоветовала шпионка.
– Оно у тебя надежнее выйдет.

Домчались до Смольного. Колька остался цеплять на ремень оружие в шикарной оранжевой кобуре (тесновата, но мальчишке не для ковбойских упражнений), а Катрин пошла в отдел. Оказалось заперто, на часах стоял "попутчик" с автоматом.

– Секретное совещание, - шепотом сообщил он, и условно постучал в дверь.

Узкий круг допущенных лиц планировал операцию по ликвидации.

– Придется вот здесь устраивать, - завотделом вела ногтем (безупречным, словно только что от маникюрщицы) по схематичному плану города.
– Хотелось бы поторжественнее, где-нибудь на фоне классической архитектуры, но подходящий митинг только здесь. Опять же женская тюряга рядом. Что символизирует!

– Промзона. Есть свои плюсы, - согласился Гру, сонно клюя носом.

– Вы бы хоть для такого случая на приличную карту перешли, - не выдержала Катрин.
– Сколько можно периодику мусолить.

– Так привычнее, Екатерина Олеговна, - пояснил мальчишка.
– А по большому плану города мы операцию потом перепроверим.

– Угу, - подтвердил прапорщик Москаленко с довольно противоестественной ностальгией глядя на оригинальный план столицы, по которому традиционно планировал операции Общий орготдел.
– Общие решения так гораздо душевнее принимаются. Хотя и странно, конечно.

Боец Василий кивал - ему условно-примитивная схема и картинки тоже были близки.

Большую часть операций военно-политический мозг Общего орготдела разрабатывал по схемам революционных событий, отображенным на страницах журнала "Пионер" ?11 за 1969 год. Хорошие там были картинки, наглядные. Да и статья Митяева[55] очень доходчивая. Но заниматься серьезными делами, ориентируясь вот на это.... Самокритичный Москаленко абсолютно прав. Чрезвычайно странно.

– Ладно, решение принято. Пока есть время, готовим техническую часть, - решительно поднялась со стула оборотень.