Дощатая трибуна, довольно креативно, практически в традиции супрематизма (явно ткани у строителей не хватало), обтянутая кумачом. Рядом достойный массивный заводской забор, здание цеха - тоже кирпично-революционных цветов, как и корпус женской тюрьмы, что торчал напротив, через улицу. Ворота обеих режимных объектов распахнуты - делегация заключенных гражданок явилась послушать ораторов и смешалась с рабочими арсенальцами. Между прочим, серо-полосатые, халатного покроя, тюремные пальто заключенных выглядят достойно и даже элегантно - нечто подобное шпионке доводилось видеть в актуальных журналах моды ХХI века.

В голову лезли всякие глупости, поскольку Катрин нервничала. Так случается - главное действующие лицо обретает спокойствие, а подыгрывающие актеры второго плана вдруг начинают мандражировать. Шпионка старалась не озираться - в конце концов, ничего особенно сложного, отработаем номер, технически он сложноват, но не опасен.

Эсер закончил говорить, слушатели ему одобрительно похлопали, особенно тюремные барышни - оратор симпатичный, усатенький, и шляпа ему идет.

– Слово предоставляется товарищу Островитянской, заведующей Общим орготделом Петрограда. Товарищ Люда прямиком из Смольного, - со значением провозгласил осипший председатель заводского комитета.

Толпа оживилась, потянула шеи, зааплодировала. Сквозь воодушевление и одобрительный свист кто-то проорал:

– Пусть разом скажет - тока хлеб завозят или и керосин будет?

– Да погодь ты со своим керосином, - немедля одернули нетерпеливого крикуна.

– Не, а чого? Раз из самого орготдела здесь...

– Керосин всенепременно будет, - заверила оказавшаяся на трибуне товарищ Островитянская.
– Засор на чугунке мы пробили, график довоза устанавливается. Но сначала решено упереть на хлеб.

– Тожа верна!
– одобрили из массы рабочих.

– Не все, товарищи, у нас еще верно, - признала ораторша.
– Вопросы будем решать вместе. Вы у меня спрашивайте, я ответов не боюсь, но уж и с вами всерьез посоветуюсь. Но пока несколько общих слов, для освещения текущей обстановки. А то ее, обстановку, пока без керосина не особо и различишь. Сразу должна сказать - непросто нам будет. Пузом кверху лежать не придется. Но когда мы с вами лежали? Двигать дело необходимо, в какую сторону двигать - всем понятно. Поработаем! Кстати...

Товарищ Островитянская оперлась локтями о трибуну, нагнулась к ближайшей группке арестанток:

– Барышни-красавицы, я до вас скажу. Тюряга - дело этакое... понятное. Как говориться, от нее не зарекайся. Но так было в прошлые безнадежные времена угрюмого царизма. А нынче самое время начать с нового красивого листа. Поскольку воровать и жиганить сейчас неинтересно. Имеете шанс выйти в люди. Думайте, сестрицы. Я напрасно намеки не раскидываю.

Доверительный тон и легкая приблатненость обращения явно подействовали. Тюремные сестрицы переглядывались.

Островитянская, молодея на глазах, уже с намеком на улыбку на красивом лице, продолжала, обращаясь ко всем:

– Жизнь-то начинается новая, а болячки и мозоли, у нас, товарищи, былые, застарелые. Нужно это учитывать. Строить новый мир придется вот этими нашими битыми и ломаными руками, другие у нас вряд ли отрастут. Ничего, справимся! А благородное сословие, кряхтя и екая, поможет нам в подсчетах, с чертежами и прочими тонкостями. Некуда деваться бывшим господам. Огромный корабль под именем "Россия" должен плыть...

Катрин вздрогнула - звук выстрела, свежая пулевая отметина на досках трибуны и плеснувшие на лацкан жакета ораторши черные капли, появились практически одновременно. Завотделом пошатнулась, с недоумением глянула в серое, чуть прояснившееся к вечеру небо - над толпой кружилось несколько ворон. Глядя на эти черные птичьи силуэты, юная товарищ Люда безмолвно рухнула.

В толпе закричали от ужаса. Катрин, опомнившись, рванулась к ступеням трибуны.

– Германец! Пулеметчик!

– Ох, боженька, убили же ж!

– Островитянскую убили!

– Меж труб, он, гад, засел! Братцы, окружай!

Крик, топот, визг перепуганного тюремно-женского элемента... Бежали к цеху, щелкая затворами, заводские красногвардейцы. Матерно орал красавчик-эсер, указующе взмахивая короткоствольным "бульдогом", тоже несся к цеху ...

У трибуны толкались, Катрин, минуя лестницу, вспрыгнула прямиком на кумачовый борт. Бледную как мел Островитянскую пытались поднять на ноги, какая-то дамочка в пенсне, всхлипывая, запихивала под окровавленный жакет просторный носовой платок с монограммой.