Конечно, средний абориген видел за последний год столько белок, сколько вы и за всю свою жизнь не увидите. Но… Разницу в общении с белкой и с человеком — понимаете?

И вдруг в каждой из этих сотен «пирамидок»-общин, где столетиями — «как с дедов-прадедов», где всегда — «что было то и будет» — «распахнулись двери».

Новое, невиданное, иное. Не торговец-одиночка, а куча народа, отряд, власть…

Люди! Не такие!

Не где-то там, за морями, за лесами, а вот, в доме сидят, пироги едят. И у тебя лично — не у старейшины, не у кудати — вдруг появляется право выбора.

Хочу быть пианистам… или железнодорожником… Да хоть кем!

Оказывается — ты можешь хотеть! Хотеть чего-то такого, чего твои деды-прадеды — не могли. Не могли даже хотеть! Не потому, что тупые, а потому что никогда не видали. Вот такой мягкой ткани, вот таких ровных горшков, вот таких длинных ножей… Вот такой жизни.

Твоё мнение имеет значение, твоё «хочу» — может изменить твою жизнь.

Первая из человеческих свобод — «свобода хотеть» — вдруг ворвалась в глаза, уши, ноздри… в умы и души тысяч жителей маленьких лесных поселений. Кому — противно, страшно, кому — удивительно, сладко…

Масса молодёжи, бобылей в тот год пришли ко мне «в поисках новой жизни».

«Хотим жить — как твои живут».

Разницу между туризмом и иммиграцией они ощутили очень скоро. Но назад никто не вернулся — стыдно перед сородичами. Наоборот, позднее, навещая родственников, они, своими рассказами о «городском житье», иногда безбожно привирая, побуждали новые волны мигрантов. Да и оставшиеся на прежних селищах — с их помощью постепенно воспринимали мои инновации. И не только мои — те, что у соседей-славян стали уже «культурной традицией», образом жизни.

«Сексуальные подвиги» нурманов тоже дали результат. Позже, но долговременный. Десятилетиями я встречал в этих местах людей, в числе предков которых были, явно, воины Сигурда.

В отряды, кроме собственно нурманов, были включены их «попутчики» — дружинные отроки, боеспособные люди из тверских и полоцких людей. Многие из них, почувствовав перспективу, остались у меня в службе.

У нас получилось очень удачно по времени: большинство отрядов было отправлено на маршруты в течении двух недель по приходу Тверского каравана. Чуть затянули бы — были бы уже другие заботы.

С середины июля мы начали получать мордовский скот. И сразу же форсировали заселение новых селений. Очень скоро снова стало не хватать людей: одни оседали на землю, другими укрепляли строительные бригады, третьи нужны были для обеспечения этих процессов.

«Люди, хлеб, железо» — три кита, на которых держится Всеволжск.

Людей в яму не ссыпешь, в амбар не сложишь. Их не только кормить надо, но и непрерывно давать занятие для души и тела. Хомнутые сапиенсом — вовсе не селениты, в холодильник, как в «Первые люди на Луне», до наступления надобности — не уберёшь.

Уэллс, будучи социалистом, пытался найти решение проблемы безработицы. Увы — «складировать» реального человека «в холодильник» не получится. Теряются не только профессиональные навыки — расползаются этические принципы.

По Вольтеру: «все пороки человеческие происходят от безделья».

Присутствие нурманов помогло решить некоторые мелкие сиюминутные дела. С немелкими последствиями.

Пичай, ныне покойный, успел, пока живой был, убедить, в рамках нашего соглашения, род «сокола», что со мной жить надо дружно.

Просто пара слов! Один азор сказал другому:

– Ты… эта… пусти «зверёнышей» да глянь. Нет — вышибешь.

Мне этого достаточно. Я ж как тот китайский сосед с крысой на веревочке! Только пустите! Потом сами разбегаться будете. Добровольно и с песней.

«Соколы» не послушались бы, но… Проходочки вооружённых отрядов нурманов по Волге — просто по своим делам, туда-сюда — добавила актуальности советам инязора.

Мои коробейники сунулись к «соколам» с горшками да с чашками от Горшени. И не были убиты или похолоплены, а мирно, хотя и малоприбыльно, прогулявшись вблизи устья Суры, притащили горсть песка. Через три дня мы пригнали туда учан. И набили в него полторы тысячи пудов. Стекольного песка!

«Соколы» даже не возмущались громко, глядя на десяток нурманов, валявшихся в теньке в бронях. Пока работники копали и грузили «фигню полную» на глазах у ошарашенных туземцев.

– Что все русские — нелюди, мы и раньше знали. Но эти стрелочные — ещё и психи! У них что — своего песка нет, чтобы отсюда тащить?!

Как тот учан за полтораста вёрст по нехоженому бережку бурлаки тащили — отдельная эпопея. Как изза каждого пригорка выскаивала толпа местных с копьями и топорами. И заскакивала обратно, полюбовавшись на радостно-ожидающие высоко-поставленные белобрысые морды норвежцев: