Велел каравану остановиться — исполняют.

Растянувшийся караван подтягивается. Начинаются переговоры.

– Князь рязанский Глеб Ростиславович зовёт князя Литвы Московской Кестута в гости, на почестный пир.

– Вельми понеже! С превеликим удовольствием и души благорастворением! Однако ж князь Кестут ныне в барке лежит, от ран бранных страдает.

Идёт… даже не дипломатическая игра, а игра на непонятках и затягивание времени:

– Вы православные?

– А что, нашу хоругвь с ликом Спасителя — с вашего Крома не разглядеть?

– На землю осаживаться будете?

– Само собой! Мы ж народ пахотный! А на которую?

– Поехали — покажем.

– Мы — завсегда, со всем уважением. Но князь наш… нездоров ныне. А без него — никак.

Калауз даёт корм. А как иначе? — Ты людей остановил — тебе их и обеспечивать. Беглецы малость отъелись, отдохнули. Время идёт, Калауз начинает нервничать. И тут, ночью, отдохнувший и собравшийся вместе караван, снимается с места и, по разведанному уже руслу Оки, уходит.

Рязанцы сперва не поняли. Потом поняли неправильно. Потом князь послал послов — остановить. Они не вернулись — повязали их литваки. Караван идёт быстро — без остановок, днём и ночью. Калауз с дружиной кидается вдогон. И догоняет.

Вот сщас всех порублю-порежу!

Но… фактор времени. Выражаемый здесь в сотнях вёрст пройденного пути.

Рязанцы вдруг обнаруживает, что у Кастуся и воины есть. В бронях и при оружии. Прежде — и не видно таких было, сплошь мирные крестьяне. Тупые-тупые! А тут вдруг — с остро заточенным.

Главное — рядом наблюдается муромская дружина. В боевом построении, одеянии и настроении. А с лодки Живчик скалится:

– Что ж это ты, дядюшка, в чужой двор без спроса лезешь? Будто лис в курятник. А ежели того лиса — поленом…? Точеным, калёным? А? Твоей земли край — вон, по тому оврагу. Здесь — моя земля. Шёл бы ты. Восвояси. Или Андрей Юрьевичу опять Рязань жечь?

Вот кабы на часок раньше, на пяток вёрст выше, или если бы здесь муромских не было…

«Если бы да кабы да во рту росли грибы, то был бы это не рот, а настоящий огород» — русская народная мудрость. И спорить с ней — глупо.

Елица ещё из Рязани послала Авундия вперёд. Парень — не дурак, видел мой «телеграф» в Пердуновке. На грани Рязанских и Муромских земель углядел вышку. Понял — на что это похоже. Полез разбираться.

Вышка — крайняя на линии, место ответственное. На ней, вместе с другими связистами-новобранцами сидит четырнадцатилетний «ветеран люто-зверской связи» из Пердуновки. Авундий его и не узнал: сколько лет прошло, чужие дети — быстро растут, на лицо меняются. А малёк — узнал. Он же с малолетства запомнил! Герои лесных троп и скрадывания зайцев!

Дальше — мне информацию о происходящем. Двести вёрст — минутное дело. От меня — инструкции. В том же темпе. И телеграмма Живчику в Муром. Типа: «прими, защити, обогрей». С конспективным пересказом Авундия: как они Калауза динамят. Он литваков поит, кормит, привечает. А они…

Живчику хвост Калаузу отдавить — в кайф. По закону, ради доброго дела… — будто боженька ноженьками по душе пробежался! Ради такого за полста вёрст с дружиной сбегать — всегда!

Стоят три дружины над Окой. Рязанская — всех сильнее. Ударит — муромцы с литвой не устоят. А дальше? Это уже — не поганых гонять, это — междоусобица. «И восстал брат на брата». Боголюбский за такие дела… Рязань заново отстраивать придётся.

Калауз зубами пощёлкал. Ни холопов, ни насельников, ни майна… Убрался не солоно хлебавши. А караван через три дня пристал у меня в Окском «приёмном покое». Со многими добрыми пожеланиями от князя Муромского.

…

Главный рабочий орган попандопулы — хлебало. Расхлёбываю. Работа у меня такая. Называется — прогрессор-победитель.

– Здрав будь, славный князь Кестут. Здравствуй Елица. Приветствую всех добрых людей литовских на землях Всеволжских. С приехалом. Как шли-добирались?

Люди бежали от смерти. В тот момент они хотели только одного: чтобы не пришли злые чужие дяди и не перерезали им горло. Они мучилась, страдали, поддерживали себя и друг друга придуманными рассказами о том, как им будет хорошо в конце пути. Как они получат защиту, безопасность. И — всё-всё-всё.

И они это «всё-всё-всё» — получают. И даже больше.

Фантазия нормального крестьянина не столь уж богата. Дом, земля, корова, лошадь… В этом перечне нет стрижки-брижки, клизмы-дезинфекции и других… дополнительных бонусов.

– Мои люди — славные храбрые воины. Они своей кровью доказали, что они настоящие мужчины. А твои холопы требуют, чтобы они сбрили бороды! Это оскорбление. Никогда! Никогда вадавасы не будут ходить голомордыми!

– У меня нет холопов, Кастусь. Будь, пожалуйста, точен. Ты утверждаешь, что мужество твоих героев кроется в их бородах? Как сила библейского Самсона — в его волосах? Я — согласен. Пусть они ходят с бородами. Ракита, помолчи. Но тогда другой признак мужественности — избыточен. Ракита, деточка, всех бородачей — кастрировать. Заподлицо. Им — не нужно.