Елица ухитрилась собрать большой табор и ломанулась по Наре вниз. Точнее: табор сам собрался, сам ломанулся. От безысходности.

Понятно, что люди пошли не за наложницей князя Кестута, а за ним самим. За репутацией предводителя. Который нынче несколько ранен. Но свою эффективность и удачливость доказал неоднократно: в междоусобной войне, в сожжении Москвы, в раздаче богатых подарков в начале лета… Глядишь — снова вытащит.

Опять же, «свои» всякие — просто взбесились, кровушки пустить хотят. А там и «кованные» ростовчане с суздальцами поджимают.

Беженцы вязали плоты, сыскивали лодки и валили вниз по Наре. Прямо к недавней крепостице рязанцев Серпейску (Серпухову).

Тут бы их рязанцы и перерезали. Но возле Серпейска с начала лета стоял литовский отряд. Стороны неделями разглядывали друг друга, но не резались. Приглядывались, общались.

Давние отношения между русскими жителями Серпейска и соседними литваками послужили основанием для соглашения между местным воеводой и беглецами.

Присутствие на разговорах Елицы в женском платье и глубокой скорби по раненому Кастусю создавало ощущение неопасности литваков. Отдавать этих людей в холопы Ростовскому епископу рязанцы не хотели. Не от гуманизма, которого здесь нет, а по нелюбви к ростово-суздальцам.

Любостяжательного воеводу Елица обошла щедрыми дарами. Серпейский градоначальник заявил, что не употребит строгих мер против беженцев из опасения, чтобы не произошло кровопролитие и разрушение вверенного ему городка от множества людей в литовском караване.

Я нахожу здесь некоторое сходство с проходом Разина через Астрахань после его персидского похода.

Пришлая рязанская дружина не рвалась завязнуть в толпе беженцев, им это было не по чести.

– Мы — княжьи гридни, а не людоловы! Наше дело — вражьих витязей бить, а не с бабьём да с мужичьём воевать!

И огромный литовский караван, едва ли не с двумя тысячами людей, вывалился в Оку.

* * *

Историю опубликования «Что делать?» знаете? — Сидит мужик в одиночке, в Алексеевском равелине Петропаловки, под следствием. Сочиняет роман. Всё написанное сдаёт Следственной комиссии. Комиссия — следаки же! — видят в тексте любовную линию. Эк как р-революционера воздержанием торкануло! Зеку — брому, рукопись — пропустить.

Рукопись с вердиктом идёт в цензуру. «Волчары» — велели пропустить, а нам чего? Может, у них следственный эксперимент. Пущай печатнут.

Цензора, который — «пущай», выгнали. Но было уже поздно.

* * *

Коломенские глянули из-под руки на караван.

– Серпейские пропустили. А у нас и гридней меньше. Идут же пристойно, без баловства? Хай сплавляются.

Так литваки и «хаяли». Главное — не гадить сильно и городки дорогой не жечь. Понятно, что против течения они бы не выгребли. Но река — сама несёт.

На Оке, в отличие от многих других мест на Руси, в эти полвека — к таким бежецким караванам привычны.

– Опять, поди, половчанины на черниговских наехали. Или это переяславльские? Чего? Литовские? Далеко поганые ныне забираются…

И выносит караван аж к Рязани. Где сидит ненасытный князь Калауз. Который хорошо понимает какое громадное богачество несёт река. Это ж две тысячи душ похолопить да продать — тыщи гривен! А ведь на плотах ещё и майно везут! Всё, что от войны да разорения утащить успели.

А лучше — осадить и доить. Разные литваки в здешних краях — элемент пейзажа. С ещё до-славянских времён. Проверено — доятся. Тягло — тянут. Кр-расота! Подати же — каждый год! Вечно!

Это и воеводы в пройденных городках разумели. И на караван — облизывались. Но понимали — взять себе они не смогут, добыча уйдёт к князю. А зачем тогда?

«Без команды не стрелять». Команды — не было.

Калауз в раздрае. Караван бежецкий — бить нельзя. На Оке — особенно. Один раз стукнешь — десять лет к тебе новосёлы приходить не будут.

Вороги? — Они по Оке уже полтыщи вёрст прошли. Без боя, без разорения. Там у них бабы, дети. И поднятые иконы! А на переднем плоту — здоровенная хоругвь с ликом Спаса вышитым!

Как Елица эту штуку, в Кучковском хабаре взятую, сохранила — отдельная смешная история. Не смешно то, что она сообразила всё символически-православное начистить да воздвигнуть.

Калауз сам себя перехитрил. Хочется — цап-царап. Ой как хочется! Аж ладошки горят! Но нельзя. Тогда — миром. Пообещать, приголубить. А куда они денутся? К нищему Мурому под его руку проситься будут? С лесной мордвой в пограничье резаться?

Лаской, хитростью. Испоместить. А там — потихоньку-полегоньку…