…кто овладевает государством, должен предусмотреть все обиды, чтобы покончить с ними разом, а не возобновлять изо дня в день; тогда люди понемногу успокоятся, и государь сможет, делая им добро, постепенно завоевать их расположение. Кто поступит иначе, из робости или по дурному умыслу, тот никогда уже не вложит меч в ножны и никогда не сможет опереться на своих подданных, не знающих покоя от новых и непрестанных обид.

Так что обиды нужно наносить разом: чем меньше их распробуют, тем меньше от них вреда; благодеяния же полезно оказывать мало-помалу, чтобы их распробовали как можно лучше. Самое же главное для государя — вести себя с подданными так, чтобы никакое событие — ни дурное, ни хорошее — не заставляло его изменить своего обращения с ними, так как, случись тяжелое время, зло делать поздно, а добро бесполезно, ибо его сочтут вынужденным и не воздадут за него благодарностью».

«Обиды нужно наносить разом…». Дополню Макиавелли: обижать, но не убивать. По возможности.

Ловить грань между обидой и мятежом. Когда приходится применять оружие и убивать. Уже не обиженных, но восставших. Причём само действие, например — обучение чистке зубов, может быть воспринято как благодеяние. Или — как основание для вооружённого восстания.

Суть — не в действии. Даже — не в подаче его. Суть — в ожиданиях людей, в той кашице, которая побулькивает у них между ушами. В их готовности обидеться. Чем вы её измерите? Каким напряжометром?

Вам нравится видеть заваленный трупами склон Дятловых гор? Потому, что один из сопляков-банщиков неудачно пошутил по поводу происхождения сменного белья? И вот уже толпа полуголых людей, размахивая дубьём, круша всё на своём пути, ломится… Куда?! К лодкам-плотам?! За ними мои «водомерки» с полными боекомплектами. Вверх, на гору, во Всеволжск? Там гридни Чарджи. На версту всю траву кровушкой выкрасят.

И на пути злобно вопящей толпы впоперёк встают Гнедко с Куртом. Ну и я там, за компанию.

Курт — рычит, Гнедко — ржёт, я… разговариваю.

Поговорили, разошлись.

Обошлось. В этот раз.

Раз за разом вбивается: бунт — нельзя.

«Русский бунт, бессмысленный и беспощадный». А поротвический? Интеллектуальный и гуманный?

Это табу — моя работа. Насчёт гигиены или, там, порядка рассадки за обеденным столом — и чиновники мои сработают. А вот мятеж… Потому и ношу не снимая свой, вытершийся, штопаный во многих местах, кафтан с панцирем под подкладкой, портупею с «огрызками» за спиной. Кручу головой, ловлю взгляды, намеки, интонации… Трачу своё драгоценное время прогрессора на… на прогрессирование. На внедрение элементарных навыков поведения в какой-то, к моменту начала моей первой жизни давно уже вымершей, этнической группе.

Я про них не знал и не ведал. И вообще — на кой ляд они мне сдались?! Но вот «здесь и сейчас» — и мировой прогресс, и мой город, и моя жизнь… зависит от способности договориться вот конкретно с этой стаей хомнутых сапиенсов.

Не можешь? — Закрывай свою лавочку, попандопуло.

Обезоруженные, ограбленные, остриженные, окрещённые новосёлы были пропущены через «грохот» для отделения «избоины». Прошлогодние «зимницы» снова наполнились людьми. Которых сортировали, проверяли и к делу приставляли.

Понятно, что вновь расхворавшийся Кастусь, Елица, Фанг и его команда, несколько других, явно лояльных людей, были расселены иначе.

Из двух тысяч душ общей численности в караване пришло около четырёх сотен мужчин. Из которых около сотни были воинами.

В племенах каждый мужчина — воин. Но отличить бойца от крестьянина — достаточно легко. Шестерых бывших вадовасов и трёх шаманов разных богов пришлось подвергнуть порке. Насмерть. Не за шаманизм, конечно, а за воспрепятствование законной деятельности госслужбы Всеволжска.

Эти категории — военные среднего звена и религиозные лидеры — наиболее болезненно реагируют на новшества, на изменение их статусов, на отказ от «как с дедов-прадедов заведено бысть есть».

Когда чудак, возмущённой брижкой, бьёт парикмахера кулаком в лицо и ломает его тазик, то получает восемьдесят ударов кнутом — по сорок за порчу гос. имущества и нанесение телесных повреждений при исполнении. Отчего отправляется в свежую яму на кладбище.

Копать ямы на кладбище — обязательный ежедневный наряд.

* * *

– Вы хотите быть чистыми? Вы хотите быть здоровыми? Вы хотите быть сытыми?

– Да! Ура! Давай!

– Для этого вы должны….

– Нет! Никогда! Только через мой труп! «Мы всё умрём в борьбе за это»!

Что считаем «этим» в этот раз?

Разговариваем, объясняем, показываем. Утомляет.

* * *

Как-то в попаданских историях не попадалось чётко сформулированное: попандопуло — социальный работник.