Шрифт:
Не-не-не! Это не то, что вы подумали! Хотя, конечно, когда парочка моих новеньких горничных на стол подают…
– ЧуднО живёшь, воевода. Строишься резво, а сам — в балагане прозябаешь. Печку здоровенную отгрохал, а завалилась. Чудища твои шестиногие по реке бегают, народ на берег загоняют. А на берегу тот народ — толпами без дела слоняется. Замах-то у тя большой. А толку — чуть. Суета и воды толчение.
– Софрон, это кто?
Софрон мнётся, норовит лицо отвернуть да говорить в сторону. Представляет спутников: двое — купцы рязанские из его торговых партнёров. Ещё одного я сам знаю хорошо: Илья Муромец. Назван «попутчиком случайным». Как я понимаю — наблюдатель от Живчика типа инкогнито. И два персонажа от князя Рязанского Глеба Ростиславовича, который Калауз. Стольник да писарь.
Стольник — немолод, наблюдателен — ишь как он по моим беспорядком прошёлся, злобен и нагл. Оглядел присутствующих свысока, бороду встопорщил и писарю своему:
– Чти.
Писарь вытаскивает грамотку. Показывает всем присутствующим печать княжескую вислую, ломает её и, старательно откашлявшись, начинает «честь» — провозглашать слова князя своего. Дурным голосом.
Манера здесь такая: государево слово дОлжно только дураку провозглашать. Чтобы отсебятины не было.
По форме — оскорбление.
«Я, Князь Рязанский Глеб Ростиславович, велю тебе, Ивашке, именуемому воеводой Всеволжским…».
Хотя, конечно, псом смердячим не называет. И на том спасибо. Про свой безразмерно эластичный оптимизм — я уже…
По сути — наезд.
«Люди литовские, разбойные, коих ты укрываешь в дому своём, проходя Окою у Коломны, аки шиши лесные, украли у смерда моего куриц две, а в Переяславле свели со двора доброго посадского человека холопа да робу, а на речке Гусь имали двоих гусей, а в Боровках сети и вентеря у добрых людей порвали, а рыбу выгребли…».
Полтора десятка эпизодов такого же уровня. В конце:
«… а людей моих, княжеских, коих я для разговору к тому поганскому князю Кестуту посылал, имали и в узах держали. И с того у моего боярина пол-бороды выдрано и с носу кровь пущена».
В конце вердикт:
«… а всех вин за теми людьми литовскими — сто да ещё полста гривен виры. Велю тебе, Ивашке, на Стрелке сидящему, ту виру выплатить моему стольнику. А с воров своих ты и сам взыщешь сколь тебе надобно».
Я завёлся с первой фразы. Прямо с виры за куриц. Даже раньше — с «велю тебе». Уже и рот раскрыл. И остановился.
Что писарёк пыжится да трясётся, такой текст читая — нормально. А вот стольник смотрит… испытующе. Напряжён, но не испуган. Он этот текст знает.
Значит, они там, у себя в Рязани, вот так формулировали, советовались, слова подбирали. Вот эту ахинею старательно записывали, предполагая какие-то мои реакции. Они что — думают, что я такую хрень тихонько проглочу, чего сказано — заплачу? Буду низко кланяться, да Калаузу — сапоги облизывать?
По «Указу об основании» — всяк человек ко мне может идти вольно. Русские-нерусские — неважно. Литваки — и пришли. С Всеволжска выдачи нет.
Так Калауз и не требует выдачи!
Умный, сукин кот.
Он требует выплаты виры, установленной его судом. Его суд, исходя из рассказов каких-то «хозяев куриц», определил штраф. Который возлагает не на людей, якобы куриц покравших, а на меня. На главного — «за всё ответчика», на общину в целом.
Круговая порука. Очень не ново. «Вы там — все такие». Что по «Русской правде», что в выкупных платежах после отмены крепостного права.
А не пошёл бы, дядя рязанский, к едрене фене? У тебя суд — по закону «Святой Руси». У меня здесь — Не-Русь. Твой вердикт мне — филькина грамота. Помять и подтереться.
Только я разогнался высказать в эти морды ярыжные всё глубину неприятия их трактовки юрисдикции, юриспруденции и предлагаемых казусов…
Стоп. Калауз — жаден, но не глуп. Без козырей на руках он такие понты кидать не станет. Что у него в козырях? Козырь может быть только один — Боголюбский дал «добро». На нагибание Ваньки-лысого.
Ё! Мать… Где я прокололся? С Московской Литвой? С Софочкой Кучковной? С Вечкензой? Дожали Андрея с Клязьменским караваном? С Булгарским? Узнал о миссии Чимахая, что-то себе придумал насчёт смоленских?
Факеншит! Я много чего наворотил. За что князь Андрей может… даже не — «фас», просто — «а и хрен с ним». И тогда мне здесь… весело. Как карасю на сковородке.
Так. Стоп. А с чего здесь Илья Муромец? Живчик тоже мне претензии выкатывает? — Да запросто! Если Андрей дал «добро».
По Илье ничего не понять. Кроме одного — он не на стороне рязанских.
А с чего здесь Софрон? В таком стыдливо-испуганном состоянии? Стыдно, что бандюков ко мне в дом привёл? Чего боится?
Забавненько. Туманненько. Надобно уяснить да обмозговать. Хайло, Ванюша, после открывать будешь. Сперва — по вежеству.