Они пополнили «чёрный список» туземной элиты. Мы оказались правы: почти всегда за таким отказом скрывалось то или иное нарушение Усть-Ветлужского соглашения, глупые попытки примитивного мошенничества.

Другие соглашались, но не смогли обеспечить своевременно обязательные условия приёма.

Понятно, что и то, и другое — приводило к репрессиям. Довольно часто семьи новосёлов вселялись в «ещё не остывшие» дома местных старейшин. Или в вообще — в пустой кудо. Из которого прежние жители были либо переселены, «по делам своим», либо сбежали.

Конфликты между «новосёлами» и «старожилами» были неизбежны, были и жертвы. Но характера массового восстания не приняли. Частью — из-за миролюбия населения, частью — из-за его малочисленности и редкости. Да и мы давили эксцессы беспощадно. Всякая попытка «не-государственного» насилия расценивалась как «воровство». В здешнем смысле этого слова.

Процесс расселения литваковского каравана растянулся на два года. Ибо такой срок был установлен мною как период натурализации для добровольно пришедших новосёлов. За это время произошло много событий. На фоне которых обустройство нескольких сотен семей Московской Литвы — не было самой большой проблемой.

А тогда, в начале осени, довольно пустынный Всеволжск вдруг наполнился множеством людей, странно-говорящих, многого не понимающих, не умеющих. Моим «менеджерам» — чиновникам приказов — приходилось тяжко.

…

Отдельная тема — сам Кастусь и его ближники.

«К правящей партии всегда стремятся примазаться разного рода карьеристы и проходимцы» — кто сказал? Ленин? — Вы, Ленин, таки, правы. И на Поротве в 12 веке — тоже.

После победы Кастуся в междоусобной войне, после признания его князем Московской Литвы, в его окружение устремились… разные люди. Исход во Всеволжск многих из них потряс. Утрата всех «заработанных плюшек», необходимость снова начинать с низу социальной лестницы, с прожиточного минимума, общих работ, обучения… многих возмутила чрезвычайно.

Они прожужжали Кастусю все уши. Тот пытался ругаться со мной, отстаивать интересы «своих людей». А я доказывал литовскому князю, что лесоповал — это отдых, что рытьё котлованов — развлечение, что покос — радость.

Честно — для меня лично — так и есть.

Кастусь шёл пятнами, нервничал.

– Он же за меня бился! В битве раненый… надо бы… ослобонить.

– Какие вопросы?! На лёгкий труд! Завтра лодейка на Ватому пойдёт — пускай в кашевары к рудосборщикам. И работа не тяжёлая, и нытья не слыхать — далеко.

– Невместно! Он же — воин, вадавас!

– Стоп. «Невместно» — я не понимаю. Когда тебя в воины Перуна посвящали, ты, княжич, скотину пас, навоз кидал, за пастухами старшими миски мыл. Тебе, потомку двух древнейших княжеских родов — с Поротвы и с Янтарного берега — горшки от горелой каши отдраивать — по чести. А хмырю твоему — нет? Ты какого такого клеща-кровососа себе на холку подцепил? Он — уселся и ножки свесил? Нет уж. Завтра с вещами в лодку.

После пары таких историй к Кастусю с глупостями ходить перестали. Зато два чудака кинулись на меня с топорами. Одного я просто кулаком сшиб. Второго зарезал Алу. Несколько неудачно — самого поранили.

Перебинтовывая ему бок, глядя как стремительно бледнеет, не от потери крови, а от страха, лицо моего половчёнка, я нёс ахинею. О том, что настоящий воин, как комар — крови не боится, что Алу прошёл испытание — пролил свою кровь за господина… Тут глазки у парня закатились. И пришлось громко орать ему в ухо всякие матерные слова с неисполнимыми обещаниями. Чередуя с пощёчинами. А потом тащить на плечах к Маре.

Я — псих, я — дикий лысый псих… Невместно хозяину своего слугу на себе носить. Не должно господину под холопом своим трудиться. «Это ж все знают». То, что я делаю — крах устоев, разрушение мирового порядка и наглая демонстрация противоестественности.

А что, кто-то ещё не понял? Я — псих, я — дикий лысый псих… «Зверь Лютый».

Понятно, что вокруг Кастуся были не только карьеристы и проходимцы. Егерей Могуты и Фанга разумно объединили, пополнили и сформировали заново четыре команды. Одну из них возглавил Авундий.

Среди литваков были нормальные люди, неплохие мастера. Но, кроме нескольких единичных носителей нескольких единичных технологических приёмов, все остальные…

– Мастер? Что можешь?

– Лодки славно режу.

– Лодки? Какие? Душегубки? Не надо. У меня дощатые делают. Быстрее и легче. И делают, и ходят.

А грамоты, арифметики… они не разумели.

Языковая проблема. Даже обладая какими-то интересными знаниями, они не могли их показать, подать. И вчерашний глава рода отправлялся на общие работы. Тащить невод или потрошить рыбу. В общем ряду со вчерашним сопляком. А то и под его командой.