***

После завтрака Белль убиралась на кухне, и вытирая полотенцем оставшиеся чашки, она заметила, как Альберт нервно расхаживает у входа в ожидании её.

— Что у нас сегодня? — наконец спросил мальчик. — У тебя есть план?

Этот вопрос привлёк внимание Криса, который тут же зашёл на кухню и вопросительно посмотрел на маму большими синими глазами.

— Да, я собиралась в библиотеку, — сказала Белль, — но ты ведь не за этим тут крутишься. И нет! Я не знаю, как поступить с тобой и как относиться к тому, что вы с Адамом сделали.

— Понял, — Альберт поднял руки в знак примирения. — Не вини Адама, ладно? Вини только меня. Это всецело на моей совести, и, прости меня конечно, но я считаю, что поступил верно.

Белль принимала истину этих слов, но её так пугал его поступок, что она действительно не знала как ей на него реагировать. Она ощущала некоторую родительскую несостоятельность, и это её искренне пугало.

— Не хотите составить мне компанию? — предложила Белль, справившись с тревогой

— Да! Да! — обрадовался Крис. — Я пойду! А Тьери можно с нами?

— Тьери нужно с нами, мой хороший! — она подхватила Криса на руки и обняла.

— И я пойду, — улыбнулся Альберт и посмотрел на неё так, будто прекрасно понимал и разделял её чувства.

Закончив с домашними делами, Белль поднялась наверх, чтобы переодеться и взять сумку, и по пути заглянула в кабинет, где за широким письменным столом сидел Румпель и задумчиво разглядывал маленький золотой компас. Когда она вошла внутрь, он быстро скрутил цепочку, спрятал вещицу в нижнем ящике стола и поднялся ей навстречу.

— Я подписал, — сообщил он, коротко кивнув в сторону бумаг из университета.

— Да, хорошо, — отозвалась Белль, складывая бумаги в аккуратную стопку. — Отправлю из библиотеки. Кстати, что с Адамом? Он будто волнуется.

— Адам хочет поучаствовать в соревновании скейтбордистов. В Нью-Йорке. Я, вроде как, обещал его отвезти, и теперь он видимо боится, что я передумаю.

Белль искренне удивила эта новость. Она не сомневалась в талантах сына, но публичная демонстрация слегка не вписывалась в его характер.

— Вот как? Что ты решил?

— Не знаю, — пожал плечами Румпель. — Как ты думаешь?

— Кажется, это очень важно для него, — задумчиво произнесла Белль. — Наверное, не стоит ему в этом отказывать., а значит мы их никогда не накажем.

— Да, это было бы справедливо, но жестоко.

— Когда соревнование?

— В июле, 24-го, но я собирался отвезти его туда на две недели раньше, чтобы он мог подготовиться, — ответил Голд. — Ты бы хотела поехать?

— Ты знаешь, что да, — ответила Белль. — Особенно, если речь о Нью-Йорке. Но я думаю, что вам стоит поехать вдвоём.

Он наградил её благодарным взглядом и вместе с ней покинул кабинет. Она ожидала, что он последует за ней в спальню, где они смогут закончить беседу, но он направился в гостиную, куда она спустилась пятнадцать минут спустя, и стала свидетелем интересного разговора между её отцом и её мужем.

— Спасибо за ногу, — робко поблагодарил зятя Морис Френч.

— Не стоит пытаться налаживать со мной отношения, — равнодушно отозвался Румпельштильцхен. — Я сильно сомневаюсь, что ты этого хочешь.

— Да, это так, — сознался Мо, — Но я должен.

— Почему?

Белль беспокоил тот же вопрос.

— Чтобы вернуть… дочь.

— А при чём здесь я? — язвительно отметил Румпель. — Это зависит только от тебя, Мо. Никто не запрещает тебе проявлять свои отцовские чувства.

— Ты влияешь на неё… — Мо продолжал крутить одну и ту же пластинку, которая за столько лет надоела Голдам до невозможности.

— И мы неизменно возвращаемся к тому, с чего начали, — недобро усмехнулся Румпель и потом серьезно и искренне сказал ему следующее: — Я не влияю на неё, Мо, и никогда не влиял. Белль всегда делала лишь то, что считала нужным, и если ты действительно хочешь наладить с ней отношения, то тебе следует иметь это в виду.

Белль охватил прилив нежности к мужу, и она едва удержалась, чтобы не бросится к нему на шею прямо сейчас.

— Когда я приезжал к ней в Нью-Йорк, ты поставил ей ультиматум, — тем временем припомнил Мо, — Ты в весьма оригинальной форме дал ей понять, что не вернёшься домой, пока я не уеду.

— Да, я помню, — устало подтвердил Голд и продолжил. — Здесь нет ничего личного, Мо. Мне просто было неуютно. Ты для меня чужой, а я не люблю когда чужие люди надолго задерживаются в моём доме, и тем более не приемлю, когда чужие люди говорят обо мне гадости моей жене и моим детям. Особенно моим детям. Но ради Белль я готов тебя терпеть, и если ты проявишь уважение к моим интересам, границы моего терпения могут стать немного шире.