– Не переживай Паша, ты обязательно умрешь, но после того, как проживешь отпущенный всевышним свой век. Самоубийство – это большой грех, непослушание всевышнему, уход из жизни раньше положенного срока, дезертирство с грешной земли. Поэтому таких людей прямиком отправляют в ад. Таких людей там наверху не любят. Даже на земле, ты же книг не читаешь, а то бы знал, что самоубийц раньше запрещали хоронить в общем погосте, как больших грешников. И люди их не уважают. Ты здесь, на Земле, проживешь годы, дай бог, несколько десятков лет, а душа в аду будет мучаться веками. Ты это понимаешь? Откуда ты взял, что не имеешь права жить? Даже однажды, когда ты хотел совершить грех, убить человека, господь бог одернул тебя за руку и ты с пяти метров промахнулся.

– Я убил собственную мать. Ты не знаешь, Паша, какой я подлец. Я писал ей, что я уже при смерти, чтобы она мне побольше денег выслала. Какая мать вынесет такое сообщение о любимом сыне? Конечно, у нее сердце не выдержало. Ты понимаешь это? Я убил собственную мать.

Павел засмеялся.

– Не будь ты дураком, Петя. Если бы мать узнала, что ты при смерти, она бы на последнем дыхании прилетела к тебе. А то, что денег она не высылала, это я ей писал, поскольку деньги тебе не нужны были. А о твоем состоянии она знала отлично. Я ей писал каждый раз все подробности, даже заметку из «Красной звезды», где было написано о твоем героическом поступке, я послал ей. А то, что у нее случился инфаркт, это так было начерчено всевышним. Подошел ее срок, и господь забрал ее на небеса. Ты об этом не горюй.

Петр обнял брата и стал целовать.

– Ты, брат, убрал булыжник из моего сердца, который давил на меня день и ночь… – Он слез с кровати, рукой поддерживая шов, и стал надевать тапки. – Извините, мне надо в туалет.

Вован тоже встал, надел тапки, поддержал Петра за спину, его свободную руку перекинул себе на плечо и, хромая сам, повел Петра на выход.

– Ты прямо как проповедник, очень убедительно напугал его потусторонними страстями, – как только больные вышли из лазарета, заметил майор.

– Я-то коммунист, сам не верю этому, но он верит в рок, для него это полезно. Конечно, своим поведением он всегда нервировал мать, но к смерти ее он не причастен. У матери были другие веские причины пережить инфаркт.

Тут заходят Петр и Вован.

– Он отличный малый, – заговорил Вован, – что-то в дурь попер, что у него много грехов, которые не дают ему жить.

– Да откуда у него грехи? – засмеялся Павел. – Один раз хотел совершить грех, лишить человека жизни, и то не сумел.

– Вот у Вована надпись на плече: «Не забуду мать родную!», он обещал и мне сделать такую татуировку, – радостно заявил Петр.

– Отлично, – вмешался в разговор майор, – и ты всегда будешь помнить мать, в смерти которой, оказывается, ты не виновен.

Павел Семенович на кухне своей квартиры завтракает. Антонина в халате и в бигуди подает мужу завтрак.

– Я помню, когда ты кандидатскую защищал, я письмо Ларисы два дня не показывала тебе. Была уверена, что ты бросишь все, побежишь брату помогать. Вчера получила это письмо от Петра, прямо испугалась. Думала, опять что-то не так, и опять в день защиты диссертации. Открыла, прочла, успокоилась. Ты извини, что я открыла твое письмо, я боялась, подумала плохое. Когда прочла первые предложения: «Здравствуй, брат, я жив, здоров, через месяц отмотаю свой срок», дальше не стала читать. Что он там пишет?

– Решили они с Ларисой после освобождения остаться там жить. В леспромхозе ему обещают выделить комнату. Ему там какую-то выгодную работу обещают, не пишет, какую. Просит выслать ему несколько моих старых костюмов, которые, как он пишет, профессору не к лицу надевать, а ему в тайге – самый раз. Сейчас пока в тюремной робе ходит, а после освобождения ему надевать нечего. На накопленные деньги Ларисы хотят обставить комнату.

– И костюмы, и пальто, и даже ботинки свои, которые уже не носишь, собери и отправляй, товарищ профессор. Брат уже тебе присвоил это звание. – Антонина стучит по деревянному подоконнику и плюет через левое плечо. – Да дай бог, чтобы ты защитился сегодня.

– А ты что, сомневаешься?

– В тебе я никогда не сомневалась, – целует в щечку мужа и кричит в сторону комнаты. – Машенька, папа уходит, иди, пожелай ему ни пуха ни пера.

На кухню заходит дочь Павла Семеновича – Маша, уже взрослая девушка, девятиклассница, в ночной пижаме, обнимает отца, целует и говорит:

– Ни пуха, ни пера, папочка!

– К черту, к черту, доченька! – Берет свой кейс и выходит из квартиры.

В спортивном зале школы идут соревнования между классами по волейболу среди девочек. За команду девятого класса «А» играет Маша Антонова. Она играет очень хорошо и разыгрывающие игроки часто стараются подбросить ей мяч под удар. И после каждой удачной атаки ее одноклассники скандируют «Маша! Маша!».

В спортзал заходит завуч, модная дама в короткой юбке и на высоких шпильках. Она обращается к учителю физкультуры, который в данный момент со свистком в руке судит матч:

– Сергей Тихонович, на минуточку остановите игру, я хочу делать небольшое объявление.

После очередной потери мяча судья дает длинный свисток и жестом показывает: тайм-аут.

– Внимание! Все слушают меня! – громким голосом говорит завуч. – Здесь какие классы? Девятые «А» и «Б». Значит, так: администрация плавательного бассейна «Дельфин» по просьбе нашей школы выделяет для нас тридцать абонементов на следующий месяц. Дирекция школы решила отдать эти абонементы в первую очередь тем ученикам, которые участвуют в соревнованиях по плаванию в сборной команде школы. Оставшиеся абонементы затем могут выкупить желающие. Значит, из девятых классов, – разворачивает бумагу и читает, – Козлов, Севастьянова, Силкин, Антонова и… и… и Филиппов. Завтра всем перечисленным ученикам принести деньги.