– Баба Настя, это мы.

Открывается дверь, на пороге появляется старуха, укутанная в плед.

– Судя по тому, как поздно вернулись, можно быть уверенным, что защита диссертации прошла удачно. Поздравляю, Павел Семенович!

– Спасибо, баба Настя, все прошло хорошо: и защита состоялась, и обмыли это дело хорошо, – ответил Павел. – Машенька уже спит?

– Долго она играла с куклой, ее спать уложила и сама уснула, сидя в кресле.

Павел зашел в комнату, взял на руки спящую дочь лет шести, с длинной косичкой, поблагодарили старуху, и поднялись на свой третий этаж. Антонина открыла дверь в квартиру и вошли туда. Павел отнес спящую дочь до детской кровати.

– Положи, я ее потом раздену, – сказала Антонина, снимая обувь. – Теперь иди на кухню, в шкафу лежит письмо, уже второй день лежит. Поскольку оно было адресовано «Антоновым», я вскрыла и прочла, но тебе не стала показывать, поскольку знала, ты бы бросил все, даже защиту диссертации и побежал бы спасать брата.

Павел быстро переобулся, пошел на кухню, взял письмо, потом опомнился, что темно, вернулся, включил свет, открыл конверт и стал читать. Писала Лариса:

«Уважаемый Павел Семенович, здравствуйте! Пишет вам Лариса. Как вы знаете, мы уже лет пять не живем вместе с вашим братом, но до сих пор мы развод не оформили: я не подаю на развод, надеясь, что он когда-нибудь исправится, станет человеком, я ведь его до сих пор люблю, а ему до фонаря, об этом он и не думает, точнее, ему некогда думать, он трезвым не бывает, а спьяну он и не помнит, что когда-то был женатым. Ваш брат уже не просто алкоголик, он уже погибает в прямом смысле этого слова. Логика подсказывает, что я должна быть рада его смерти, ибо я прописана в этой квартире, которая после его смерти останется мне. Но я этого не хочу. Пусть даже если не будем жить вместе, надо его спасти. Пока была жива Мария Васильевна, она влияла на него. Теперь кроме вас о нем заботиться некому. Надо его спасать.

С уважением Лариса».

Павел положил письмо и стал пальцем стучать по столу, затем пододвинул телефонный аппарат, что стоял на подоконнике и стал набирать номер телефона.

– Людмила Романовна? Здравствуйте, это я. Не разбудил? Кино смотрите? Да! Извините за поздний… Нет, нет! Все прошло нормально. Очень хорошо! Было весело, зря отказались. Нет, я не в обиде. Знаю. Знаю. Конечно, семья превыше всего. Вот я и беспокою вас, потому что и у меня семейные проблемы. Нет, не с Антониной. У нас все в порядке. Проблема с моим братом. Нет он не в Москве живет. Потому я и хотел бы уехать на родину денька на три-четыре, как вы? Обойдетесь без меня? Спасибо! Спасибо! Оформите административный на четыре рабочих дня, плюс еще выходные, думаю, дольше не задержусь. Ладно. Спасибо, передам. Спокойной ночи!

К тому времени Антонина, уже переодевшаяся в халат, стояла возле мужа.

– Значит, решил поехать?

– А как же?!

Вот Павел заходит в знакомый подъезд, где живет Петр. Поднимается на третий этаж и останавливается, остолбенев от увиденного, стоя на предпоследней ступеньке лестничного марша и держась за перила. Он долго смотрит на двери 51-й квартиры. Номерного знака уже нет, там, где висели цифры, обивка оторвана и висит клок, почти до середины двери, где находился глазок, а самого глазка уже нет, на его месте сквозное отверстие. Вокруг отверстия тоже обивка оторвана так, что кое-где виднеется деревянная дверь и клочками висит обгорелый ватин. Красивой хромированной ручки уже нет, вместо замочной скважины – тоже сквозное отверстие, вокруг которого не просто отсутствует обивка, а топором разбита и дверь, и наличники.

«Видимо, потеряв ключ спьяну, проник домой с помощью топора», – подумал Павел и подошел к двери, хотел звонить, видит: нет кнопки звонка, вместо кнопки торчит оборванный конец провода. Осторожно сунул палец в отверстие для личинки замка и пошатнул дверь. Слабо скрипя, дверь пошла назад. Она была не затворена. Открыв дверь, Павел переступил обшарпанный порог и не узнал шикарную прихожую квартиры матери. Ковролина нигде не было, вместо него многократно облитый чем-то, ни разу не подметенный пол, где даже не было видно, дощатый пол или паркетный. Не было встроенных шкафов. Пеноплен, оторванный от стен, где висел клочками, где совсем отсутствовал. Павел посмотрел в комнату, ахнул. Комната была совершенно пустая, только в углу лежала куча непонятного мусора. Стены – голые, обои кое-где оторванные, ни занавесок, ни гардин. У балконной двери внутреннее стекло на уровне человеческой головы было разбито. На полу валялись осколки. На подоконнике стояло несколько пустых бутылок из-под водки и массивная пивная кружка с разбитой ручкой. В углу подоконника лежало полбатона белого хлеба и кулек, на дне которого лежали несколько жареных килек.

Павел подошел к двери в маленькую комнату, открыл и от запаха перестал дышать. Вошел в комнату, видит: так же кругом обшарпана, мебели никакой нет, только одна никелированная кровать, найденная где-нибудь на свалке, поскольку никель давно облез, и головки заржавели. На ней лежит рваный матрац без простыни, от грязи уже черная подушка, набитая ватой, местами подпаленная и рваная. На кровати лежит пьяный Петр в одежде и в дырявых ботинках, накрытый ватным порванным грязным одеялом. Возле кровати табуретка, на ней стоит недопитая пол-литровая бутылка водки. Напротив кровати стоит двухстворчатый платяной шкаф, одна створка у которого оторвана и прислонена к стене.

Первым делом Павел открыл окно. От вошедшего внутрь свежего воздуха Петр очнулся. Открыл глаза, увидел на табуретке бутылку, закрыл глаза и протянул руку к ней. Павел заметил это и убрал бутылку. Петр, не открывая глаз, стал шарить рукой по табуретке, искать бутылку. Видит, нет бутылки, резко приподнялся и открыл глаза. Увидев Павла, заулыбался, лег на подушку, поднял растопыренными пальцами правую руку для привычного приветствия и произнес:

– Павлик, привет!

Павел, вместо того, чтобы ладонью ударить по руке брата, как у них было заведено, ударил бутылкой. Петр, у которого глаза были приоткрыты, увидев это, схватился за бутылку мертвой хваткой и, вырвав из рук Павла, жадно стал пить из горлышка.

– Во что ты превратился, Петя? Вместо человеческого сознания у тебя появился животный инстинкт. С каким остервенением ты впился в эту бутылку?

– Брат, ты мне мораль не читай, я очень спать хочу. Всю ночь не смог заснуть: у меня нечего было пить, меня колотило, ты не представляешь, как. Думал, умру. К бабке Насте ходил за самогоном, она уже мне по записи не отпускает. Гадина, меня выгнала за ворота. Собаку спустила. Утром Мишань зашел ко мне, жрать принес и поллитру, он мне был должен. Там на подоконнике есть поесть чего, Паша, угощайся. Я сейчас немного посплю, потом встану, поговорим. – И повернулся к стене на правый бок.