Завуч уходит, судья дает свисток на продолжение матча.

На кухне у Антоновых дочь Маша с матерью ужинают. Дочь говорит матери:

– Мама, велели завтра принести деньги, выкупить абонементы в плавательный бассейн «Дельфин».

– Дочка, ты представляешь, у меня уже денег не осталось. Вчера решила зайти на «Рижский» рынок, раньше я любила там делать покупки, давно туда не заходила. Наша перестройка ощущается там особенно. Перестраиваются только цены в геометрической прогрессии и только вверх. Все деньги оставила там, а купила меньше половины того, что наметила взять. Я отцу твоему давно говорю, что пора и мне устраиваться на работу, на одну зарплату сейчас трудно стало жить. Он говорит: «Жене профессора не к лицу стоять у прилавка». У отца зарплата только в начале следующего месяца. Он много денег потратил на ремонт своего «жигуленка». Придет, узнаем, остались ли у него деньги. Если нет, попросим с книжки снять.

Павел Семенович в пижаме сидит на диване и смотрит телевизор, где то и дело прерывается передача и показывают рекламу МММ. Он в сердцах плюет и выключает телевизор.

– Фу! Не дают спокойно смотреть телепередачи. До чего же надоела эта реклама. Это чистое насилие над телезрителем. Полощут наши мозги, как хотят. Сидя у телевизора можно и рассудка лишиться.

Так долгий период времени Павел Семенович включал телевизор, смотрел, злясь не только на рекламу, но на все передачи, которые вызывали у него раздражение. А таких передач в этот исторический период было весьма много, ибо события, происходящие в стране, одобряли не все телезрители. И, естественно, коммунист Антонов Павел Семенович не мог смотреть на эти события одобрительно. Каждый просмотр подобных передач заканчивался тем, что он либо в сердцах выключал телевизор, либо негодовал. Вот он смотрит о путче ГКЧП, вот дальнейшая разборка их деятельности, вот сообщение о Беловежских соглашениях, вот толпа людей несет по Тверской улице Москвы огромное полотнище российского трехцветного флага, вот вооруженные люди на грузовиках направляются к Останкинской телебашне, вот Мстислав Ростропович, прилетевший в Москву, с автоматом в руках защищает Белый дом, вот танки с моста прямой наводкой обстреливают Белый дом и из окон верхних этажей валит густой дым, и, наконец, во весь экран телевизора сияющий портрет Ельцина. И всегда Павел Семенович либо злился, либо ехидно улыбался, либо выключал телевизор.

И вот он, сидя на диване, читает газету, в сердцах бросает ее на диван и кричит:

– Антонина, ты представляешь, день коронации Ельцина сделали всероссийским праздником, а советские и пролетарские праздники постепенно ликвидируют. Вот дерьмократы!

– Что ты их хаешь? – из кухни отвечает Антонина. – Вы сами, коммунисты, затеяли эту перестройку, демократы продолжили ваше начинание, а потом попутно и вас оттолкнули от власти.

– Коммунисты о народе думали, правда, и о себе не забывали, но это мелочи. А эти дерьмократы совсем не думают о народе. Только стремятся как можно больше прихватизировать. Придумали какую-то ваучеризацию, якобы для справедливого разделения государственного добра между его населением. Ваучер, стоимостью, как минимум, машина «Волга», Дмитрич, наш сосед с первого этажа, продал за две бутылки водки и рад. А я сколько лет копил на «Волгу»? Думал, поеду моего внука из родильного дома привезу домой на «Волге», а теперь на эти деньги я куплю только четыре наваренные покрышки к моим старым «Жигулям». Как можно было так обесценить российский рубль? Коммунисты никогда бы не допустили такого. – Уже сел за стол на кухне, и жена стала ему подавать еду.

– А что же вы, коммунисты, так без боя, бездарно сдали свои позиции? – с упреком заметила Антонина.

– Знаешь закон кораблекрушения? Когда тонет корабль, его первым покидают крысы, а капитан покидает последним. У нас же получилось наоборот: первым покинул тонущий корабль КПСС его капитан, а крысы этого и ждали, они не просто разбежались, а под торжественный марш тех, кто стремился потопить его, уходили гордо, стараясь прихватить с собой что-нибудь ценное. Вот почему опешившая от такого поворота команда очухалась только тогда, когда корабль уже лежал на дне. Ну ладно с этой политикой, как бы нам в аэропорт не опоздать. Ты поедешь со мной брата встречать?

– Поеду, конечно. Как он звонил – «прилетаю с женой»? Я уже лет десятьт не видела Ларису. Увижу – не узнаю. А брата твоего не видела и того больше. Если бы не сходство с тобой, я бы, наверное, не узнал его.

– А сам-то я, когда видел их в последний раз? Когда ездил к ним, он еще был в колонии, отбывал свой срок. Помнишь? Он хотел себе харакири сделать.

– Раньше он почаще писал, то помощь просил, то с днем рождения поздравлял. Последние лет пять вообще что-то писать перестал. Вот что я думаю: у тебя два костюма, которые ты вообще не носишь. Они хоть поношенные, но не замызганные. Отдашь их брату. Я из своих нарядов кое-что отобрала, Ларисе отдам. Если она не обабела, ей подойдут, мы с ней были одинаковой комплекции. Они, наверное, у нас останутся, мы их разместим в Машиной комнате. Как он говорил, надолго останутся в Москве?

– Он говорил: «Мы проездом, на кругосветку, в свадебное путешествие». Какой-то чудной стал, пойми его. Велел обязательно приехать в аэропорт.

– Может быть, их с одного аэропорта на другой надо перевозить, просят помочь. Тогда я все эти тряпки соберу в одну кипу, возьму с собой, если домой не заедут, я их там вручу.

Вот они едут на стареньком «ВАЗ-2103» по дороге в аэропорт Домодедово с небольшой скоростью в правом ряду. Слева то и дело их обгоняют на большой скорости различные иномарки, новые «девятки», «Волги».

– Сколько же иномарок появилось на наших дорогах?! Летят как сумасшедшие, – заметила Антонина.

– Все, что за границей давно пора было под пресс, загоняют сюда. А наши хватают, – ответил Павел Семенович.

– Однако они летят, как ласточки, а твоя пыхтит и еле едет, хотя, ей еще рано, как ты выразился, под пресс.

Павел Семенович обиделся на эти слова и нажал на акселератор. Вдруг машина зачихала и начала издавать какие-то хлопки. Павел переехал на обочину дороги и остановил машину.

– Сглазила! – укорил жену и вышел, открыл капот. – Дмитрич давно обещал установить зажигание и проверить карбюратор, но никак я его трезвым не застану.

– У Дмитрича три класса образования, тебе, профессору, было бы стыдно обращаться к нему.

Долго копался Павел Семенович, пока наладил. Завел машину, и поехали дальше. Посмотрел он на часы и заявил:

– Самолет уже двадцать минут, как прилетел, а нам еще столько же ехать. Как бы они не сели на автобус, тогда разминемся.

– Да подождут они, никуда не денутся. Раз просили приехать, надеются, что ты их увезешь куда надо, видимо, в другой аэропорт. Не встретив тебя, не уедет твой брат.