ГЛАВА 3: Одни...

Новое утро принесло новые проблемы.

Милав проснулся от чувства лёгкости и свободы. Удивившись непривычному состоянию, росомон открыл глаз. Так и есть! Бальбад, сам того не ведая, перенял все плохие привычки ухоноида. Мало того, что кок всегда лезет туда, куда его не просят, так он ещё и наплевательски относится к своим обязанностям! Его же нормальным языком просили подежурить первым, а потом по очереди разбудить кузнеца и сэра Лионеля! А что сделал хитроватый морячок? Он уснул!

Глядя в чистое небо, Милав с удовольствием потянулся, хрустнул суставами, улыбнулся безоблачной сини и сел. На Бальбада он больше не смотрел, потому что увидел нечто такое, отчего мгновенно позабыл про кока-ослушника: вокруг, куда только доставал взгляд росомона, простиралась вода - настоящая, необозримая, неоглядная Великая Водная Гладь...

Некоторое время кузнец не мог прийти в себя.

Кальконис и Бальбад проснулись одновременно. Сэр Лионель с одного взгляда понял, что произошло, а беспечно-восторженный Бальбад долго пялился на спокойную морскую гладь, будучи абсолютно уверенным, что за его спиной находится остров собирательницы душ. Милав, едва сдерживая рвущийся наружу гнев, не мешал ему в последний раз насладиться видом солнечного дня.

Счастливая физиономия матроса повернулась в сторону предполагаемого берега и мгновенно претерпела ряд изменений: детская мечтательная радость растворилась в гримасе страха, медленно перетекая в оскал смертельного ужаса.

Кузнец поднялся на ноги, выпрямился во весь рост, хрустнул мышцами спины и решительно двинулся на Бальбада. Несчастный кок, парализованный видом приближающегося к нему стихийного бедствия, не вымолвил ни звука, не сделал ни одного движения. Зачем? На плоту, размером с телегу Громпака-торгаша, далеко не убежишь!

Милав нагнулся над матросом и вежливо поинтересовался:

– А где тот славный малый, что должен был караулить наш плот?

– Я...

– А где тот милый мальчуган, что первым нёс вахту?

– Я...

– А где тот мерзавец, подлец и негодяй, который ничего этого не сделал?

– Я...

Милав выпрямился, с интересом оглядел бескрайнюю гладь воды и обратился к Кальконису:

– Скажите, сэр Лионель, на сколько дней хватит провизии и воды, если на плоту останутся двое?

– Мы проживём на одну треть дольше.
– Быстро подсчитал Кальконис.

– Думаю, этого времени нам хватит, чтобы достойно оплакать безвременного утопшего юного матроса по имени Бальбад.

– Я...

Ужас перед росомоном настолько сковал кока, что он никак не мог продвинуться дальше глубокомысленного "Я...". Однако вид чудовищных кулаков-молотов разъярённого кузнеца смог привести матроса в чувство.

– Я не хотел засыпать!
– неожиданно завопил Бальбад.
– Во всём виноваты муравьи!

– Муравьи?..
– опешил Милав.

– Муравьи!
– продолжал хныкать матрос.
– Они по привязанному канату стали переползать на плот. Я как мог с ними боролся, но их становилось всё больше. Тогда я отвязал канат...

– Что-о-о?!
– Милав готов был растерзать Бальбада.
– А куда подевались шесты вокруг плота?

Матрос забегал хитрыми глазками и нагло выпалил:

– Это всё проделки Олгой Лилар! Она убрала шесты, и она же намеренно усыпила меня!

– Да нужен ты ей...
– пробурчал кузнец.

Злость неожиданно прошла. Удовольствия от предстоящей расправы Милав уже не испытывал. Вернувшись на место, он сверкнул на Бальбада злобным взглядом:

– Если приблизишься ко мне ближе, чем на десять шагов, я тебя утоплю!

– Но здесь не будет десяти шагов!
– дрожащим голосом проговорил Бальбад.

– Делай выводы, - пробурчал кузнец и потерял к молодому матросу всякий интерес.

...Два дня они провели в сонном оцепенении, почти не разговаривая друг с другом. Воды и провизии у них было достаточно. Единственное, чего им не хватало - уверенности. Уверенности в том, что плот сможет продержаться на плаву до случайной встречи с каким-нибудь кораблём или до возвращения на остров Хаммыц. Не стоило забывать и о том, что в каменный мешок таинственного грота они попали не по собственной воле...

Третью ночь коротали без сна, прислушиваясь к жалобному скрипу досок и пустых бочек. На четвёртый день волна усилилась. Чтобы отвлечься от печальных дум, Милав принялся мастерить чехол для Навершия Потерянного Жезла - Гугбаса. Из обрывков куртки Цовинара (спи спокойно, старый ворчун!) кузнец изладил приличный чехол. Повесив его на пояс рядом с Поющим, он стал похож на воинственного обра, собирающегося в поход против росомонов.

Кальконис по этому поводу не удержался от язвительного замечания: