– Гордость не позволила вам лишить меня плаща, - заметила я, когда оркестр заиграл уже другую мелодию, и мы отошли выпить по ещё одному бокалу.
– Любить обычного солдата вы не способны.

Усмешка отпечаталась на пропитанных вином губах. Он сделал глоток из бокала, но оказался неаккуратен и несколько капель скатились по подбородку, быстро впитавшись в белоснежный воротник рубашки, расцвели на нём алыми цветками.

– Похоже, я вынужден покинуть тебя, Вас. Нужно переодеться.

Он поспешил из зала. Настолько не выносил неопрятность? Оставшись наедине со сборищем напыщенных вояк, хотелось рвать и метать. И я осушила ещё один бокал. Потом ещё. Вино оказалось неожиданно вкусным, а вечер напротив был просто отвратительным.

Расслабившись под действием алкоголя, я опустилась в ближайшее мягкое и невероятно комфортное кресло. Мысли и мечты возвращали к Адигоре. Вот с кем бы мне действительно хотелось станцевать, да и парадный мундир смотрелся бы на её статной фигуре куда лучше. Что угодно отдала бы за её улыбку, вместо ухмылки этого павлина, озабоченного лишь собственными прихотями.

Бесполезное времяпрепровождения затягивалось, а Ари Зель всё не возвращался. И я решила сама пойти и проверить его. Настолько безрассудной стала из-за вина и не думала о возможных последствиях уединения с ним. Но и в ином случае ни страх, ни сомнения не покоробили бы меня. Ведь подобное уже случалось в приёмной зале.

Покинув рыцарей, я беспрепятственно поднялась на второй этаж. Дворецкий бросил на меня короткий взгляд, но не стал останавливать. Мне стало действительно любопытно, чем сейчас был занят принц, заставлявший ждать свою почётную гостью.

В коридор, освещённый канделябрами, выходило четыре похожих друг на друга двери. Подойдя к одной из них, я приложила ухо, но не услышала ни звук. Со второй произошло то же самое. А вот за третьей велась оживлённая беседа. Прижав ухо как можно теснее и закрыв второе ладонью, я прислушалась.

– Ты не можешь сделать это и не сделаешь, - сурово и неожиданно твёрдо изрекал праведник, его голос было узнать нетрудно, да и кто ещё мог оказаться в комнате красного рыцаря?

– Почему же?
– с явной усмешкой поинтересовался Ари Зель.

– Император не одобрит связь с островитянином. Можно сколько угодно пытаться изображать будто они равные нам, но это лишь временная уловка, ты и сам это знаешь. Когда настанет час, всё переменится. И, думаешь, после всего Вас Ха не отвернётся от тебя?

– Он слишком умён, чтобы не понять, какой дар я ему вручаю. Любое тело бренно, но этот дух будет оценён Императором по достоинству.

В голосе Шина появились истеричные нотки:

– Ты собираешься прикасаться к этому... этому... существу, но нарочито продолжаешь делать вид, будто ничего не знаешь о моих к тебе чувствах. Собираешься отдать ему всего себя, а я для тебя ничто?!

– Перестань, Шин, как принц может быть ничем?
– равнодушно отозвался Ари Зель.

– Довольно...

Разговор прервался, и я припала к замочной скважине, сквозь щёлку наблюдая, как праведник целовал наместника, схватив того за запястья, применив всю ту небольшую силу, которой располагал. Но сдержанно и холодно стерпев поцелуй, Ари Зель только в голос расхохотался.

– Ты явно недооцениваешь мою ненависть к этому телу, Шин, - заметил он непререкаемо и одновременно грустно.
– Даже зная всю правду.

Отпрянув от друга, праведник отвернулся, быстро направившись к двери. Я вжалась в стену и, когда дверь распахнулась, лишь увидела спину Шина и руку, которой он стирал слёзы с лица.

Не думая, перешагнула порог комнаты, заперев за собой дверь на замок, дабы не оказаться застигнутой врасплох каким-нибудь скучающим гостем.

– Правду о чём?

Ари Зель стоял перед широко открытым одёжным шкафом и застёгивал последние пуговицы на рубашке. Его косичка немного поистрепалась. Принц выглядел изящно небрежным и одновременно довольно сексуальным для мужчины, но это во мне говорило вино.

Какое-то время он просто внимательно глядел меня, словно раздумывая стоило ли доверять такую тайну Васу или островитянину, или кем он там меня считал, а возможно просто подбирал нужные слова. И затем всё-таки произнёс со своей обычной улыбкой:

– О наших играх с отцом. Он любил своих родных детей исключительной любовью и не забывал нам её демонстрировать, чаще ночами, когда служители отправлялись почивать. Не то чтобы для многочисленной императорской семьи это такой уж исключительный случай или для любой другой семьи, - из груди вырвался тяжёлый вздох.
– Но каждый переживает подобное по-разному.

– Значит, не было у тебя никаких рабов для удовольствия, - откликнулась я скорее с прискорбием, чем с радостью.

– Твоё сочувствие, Вас, трогает до самой глубины души.