За всю историю катания он не мог вспомнить ни одного параллельного бильмана — по той простой причине, что это вращение считалось сугубо женским. Мужчин, на него способных, можно было перечислить по пальцам одной руки, и ни один из них не являлся парником. Нет, именно Ньют… Ньют мог. Но — редко, коротко и только на тренировках, только иногда, видимо, чтобы не растерять форму. Они все единогласно считали, что не стоит выводить это на соревнования. Нерентабельно.

Но теперь, судя по всему, это единодушие пошатнулось.

Откашлявшись, Персиваль выдавил единственное, что сейчас было у него в голове:

— Ты что, с ума сошёл?

Ньют усмехнулся и, кажется, подмигнул — в полумраке было не очень-то и заметно:

— Персиваль, ты же знаешь: я гибкий. А так… так ты сможешь узнать это ещё лучше.

От последних слов Персиваля нехило встряхнуло. Мозг отказывался воспринимать эту фразу иначе, чем как пошлый намёк.

А потом… Потом всё напряжение сегодняшнего дня, вся дурная тревога и прочие глупости неожиданно отпустили, улетучились, и на их место пришло пока ещё мутное, ничем особенно не подкреплённое, но уже крепкое подозрение: Ньют действительно догадался. И не просто догадался, а проверяет, не ошибся ли.

Тёплая нежность затопила с головой: моя ж ты рыжая радость, хороший мой, зачем такие сложности, что же ты творишь, мы же с ума так сойдём оба…

Больше всего на свете сейчас хотелось его обнять. Потереться носом о волосы, вдохнуть запах, поцеловать, наконец — долго, сосредоточенно, и пусть поцелуев будет ещё гораздо, гораздо больше одного — первый Персивалю хотелось запомнить.

Но мешали две вещи.

Во-первых, подозрение всё ещё было подозрением, а не знанием. А во-вторых… Во-вторых, если Ньют выбрал такую игру, если ему хотелось подобных… прелюдий — Персиваль не мог решиться ему отказать.

Медленно усмехнувшись в ответ — а то молчание уже затягивалось — Персиваль тихо заговорил:

— Я был бы совершенно не против узнать это лучше, Ньют.

Тот тоже негромко рассмеялся, как-то явно расслабляясь:

— Но сначала нужно обсудить возможность бильмана с Куини и Серафиной, правильно?

Был велик порыв расхохотаться. Как он — запрокинув голову. В своих формулировках Ньют был изумительно точен. Дескать, сначала мы о гибкости, а теперь — точно о бильмане, не придерёшься.

— Абсолютно, — Персиваль наклонился и начал расшнуровывать ботинки, Ньют — тоже. — Но послезавтра. Уже поздно, и я понимаю, что тебе не терпится хотя бы поделиться идеей — но лучше отложи.

— После?.. — Ньют моргнул, перелезая из коньков в кеды. Персиваль хмыкнул:

— И этот человек ещё говорит, что я мог бы тут ночевать. Завтра — выходной день у нас всех, если ты забыл. И по этому поводу, кстати, я бы хотел позвать тебя… да хоть в парк на прогулку. Погода отличная, а мне, признаться, до смерти надоело за последнее время говорить с тобой только о катании.

Ничего необычного в его приглашении не было: они так и раньше делали. Даже ходили в один и тот же парк. Но теперь, похоже, изменилось всё. Или изменится. Или, что вероятнее всего, начинало меняться.

Отказа Персиваль почти не боялся. Был едва ли не на сто процентов уверен: его не последует.

Ньют поднялся со скамьи и кивнул:

— Я с удовольствием. Ты запасёшь хлеб для уток?

Персиваль широко улыбнулся. Хотелось по-мальчишески прыгать до потолка.

— Обязательно. Но и ты прихвати.

— Мог бы не уточнять, — Ньют, естественно, вернул улыбку и пошёл к выходу.

На полпути он обернулся:

— Я тебе позвоню, Персиваль. До завтра.

Тихо закрылась дверь в коридор.

Персиваль откинул голову назад, прижимаясь затылком к стене, и закрыл глаза.

Говоря откровенно, он уже и не помнил, когда в последний раз так радовался.

~

На лестнице около квартиры Геллерта чётко слышалась музыка. Криденс поморщился, в два шага достиг двери и надавил кнопку звонка. Судя по мотиву — Бизе, кажется — Геллерт работал, но накануне, в конце концов, они чётко оговорили время, и Криденс даже опоздал на минуту. Так что нечего.

Музыка смолкла, через несколько секунд дверь распахнулась. Геллерт посторонился, давая Криденсу войти:

— Привет. Как думаешь, Честити согласится выйти на лёд в образе тореро?

Криденс, как раз опускавший сумку на пол, аж её ремень из рук выпустил. Похоже, в ответ он мог только хлопать глазами.

Через несколько секунд, когда самодовольная ухмылка Геллерта ему надоела, он всё же справился с собой и пробурчал:

— Что ты ей придумал?

— «Кармен», — ответил Геллерт, направляясь в комнату, которая служила ему и спальней, и гостиной, и кабинетом, и чем только ещё не служила.