Добро причиняет боль.

Когда ты любишь, твоя ненависть совершенно нормальна…

Твою мать.

Осознание чуть не сковырнуло Криденса с кресла. Сразу вспомнился тот дурацкий день в кафе, когда Геллерт только сообщил, какую мелодию выбрал, и как настаивал на ней, и как они с Альбусом снова ссорились, и…

«Настоящие наслаждения заключаются в мучениях», — пропели из динамиков. Криденс встряхнул головой.

Ага.

Ну-ну, мистер Гриндельвальд.

— Ну и дурак, — внезапно вырвалось у Криденса. Геллерт вскинул голову, глядя на него немного изумлённо, немного — угрожающе, но пугаться не было ни времени, ни желания. — А поговорить?.. Ты думаешь, если покажешь ему вот это всё… моими руками, ногами и вообще телом, всё наладится?..

Было даже странно такое высказывать, он чувствовал, что откровенно лезет не в своё дело, но… но если он всё понял правильно, то прямо сейчас это самое дело начинало принадлежать и ему тоже. А значит, он имел право.

Геллерт резко выдохнул сквозь стиснутые зубы. В глазах полыхнул такой огонь, что Криденс мимолётом подумал: будь пламя не метафорическим, пришлось бы самому Геллерту бежать за огнетушителем и срочно спасать своего фигуриста.

— Скройся с глаз, Криденс, — прошипел Геллерт. — Быстро. Если тебя, разумеется, не затруднит.

Яд в его голосе тоже мог бы свалить Криденса замертво, если бы был настоящим.

Он молча поднялся и вышел из комнаты.

Вопреки всему, отчего-то тянуло улыбаться.

Он постарается.

На кухне Криденсу чуть ли не в лицо влетел попугай — ах да, Ланц — и что-то возмущённо прокричал на своём, птичьем. Криденс повёл плечами в извиняющемся жесте, хотя и сомневался, что его поймут. Надавив на кнопку кофемашины, он сел за стол и слепо уставился на свои руки.

Если вдуматься, ни черта-то он не знал о своих наставниках. Кроме того, что они в своё время были соперниками на европейском и мировом льду, что Альбус ушёл в тренеры на год раньше, чем окончил карьеру Геллерт, что с этим самым окончанием была связана какая-то невероятная вакханалия в СМИ, что они начали работать вместе в тот год, когда Альбус оставил Британию — после травмы Скамандера, бывшего тогда его подопечным… Что до Альбуса у Геллерта никак не ладилось с тренерами. Что от их ссор хотелось убежать на край света, но они слишком хорошо друг друга понимали в важных вопросах, и даже на расстоянии друг от друга, похоже, видели каждый одну и ту же программу.

А тут, оказывается, такое.

Криденс жёстко прикусил губу и раздражённо глянул на запищавшую кофеварку.

И что ему теперь делать-то с чужими чувствами, а?!

В своих бы разобраться сначала…

Налив себе кофе, он снова сел за стол и начал гипнотизировать взглядом уже чашку. «Максимальный артистизм», значит…

Как бы так…

Сам бы подсказал!..

Из коридора донеслись шаги, Криденс медленно поднял голову.

Геллерт, успокоившийся явно не до конца, уселся напротив.

— Я был резок и несдержан, — выплюнул он. Криденс мысленно хмыкнул: да уж, для Геллерта, тем более в нынешнем состоянии, это могло сойти за настоящее извинение.

— Тебя можно понять, — осторожно ответил он, отхлебнув кофе. — Я не в обиде, я сам перегнул.

— Хорошо, — Геллерт выдохнул, глянул на кофемашину, на Криденса…

Без лишних слов встав, он наполнил вторую кружку и протянул её Геллерту.

Помолчали.

— Послушай, — тихо заговорил Криденс, глядя в стол, — я, конечно, не… ну… Словом, что у вас случилось-то?

Геллерт с силой сжал пальцами ручку чашки. Криденс прищурился и напрягся, готовый то ли бежать, то ли успокаивать: на его памяти Геллерт делал так только тогда, когда отчаянно нервничал.

— Две тысячи восьмой год, Криденс, — коротко ответил он. — Поищи, посмотри и почитай. Сам поймёшь. Потом поговорим. Извини, я сейчас… не в том состоянии, чтобы всё тебе объяснять.

Криденс неловко поднялся. Что-то подсказывало ему: возвращаться в жилую комнату и прямо сейчас искать на ноутбуке Геллерта информацию о Чемпионате две тысячи восьмого — как раз года окончания карьеры Геллерта — не лучшая идея.

— Я вернусь скоро, — скомкано пообещал он, кидаясь к выходу из квартиры.

В сумке лежал планшет, а в паре домов от этого было неплохое кафе с интернетом.

…«Я откатал её… с посвящением, скажем так. О, нет-нет, не спрашивайте, кому. На этот вопрос мой ответ заранее — “без комментариев”. Но могу сказать, что посвящена она оказалась… от и до».

«Но вы ведь не могли планировать ваше падение, мистер Гриндельвальд?»

«Конечно же, нет. Но оно тоже вполне неплохо вписалось в рамки посвящения».

Дальше шли предположения, восклицания и прочая газетная шелуха.

Криденс ткнул в экран, закрывая страницу с интервью, и полез на youtube.

В наушниках зазвучала мелодия «Любовной истории», переходя через две минуты в «Speak softly love». На лице тридцатипятилетнего Геллерта на экране читались такие ярость, напряжение и отчаяние, что Криденс чуть не отпрянул от планшета.

Последние двадцать секунд программы он явно катал на одной злости. Ещё бы, после такого падения, после травмы… О травме тоже писали газеты: всю прессу две тысячи восьмого, писавшую о том Чемпионате мира, Криденс уже перелопатил, какую только смог найти.