— А там?

— Там создавать партизанскую армию, бить врага из-за угла.

— Казакам это с руки, — обрадовался Безуглов.

— Казак без коня воевать не станет. Человеку в тайге одному прожить трудно, а с конем еще трудней. Если же казаки разойдутся по станицам, то они всегда смогут по зову партии сесть на коня и прийти нам на помощь.

— Правильно судишь, Сергей Георгии, — многозначительно сказал Безуглов. — Надо ребятам это в голову втолковать, так сказать, поагитировать.

— Только не сейчас, — предупредил командующий. — Посмотрим, что решит сегодня Центросибирь.

Совещание происходило в вагоне командующего. Здесь были члены Центросибири, руководители Забайкальского областного исполкома, Читинского ревкома, городского Совета, военного комиссариата и командование Прибайкальского и Даурского фронтов. Председательствовал Яковлев, тучный, с мешками под глазами, с аккуратно причесанными волосами и с пробором набок.

Первое слово взял Балябин. Он говорил медленно, тяжело ворочая слова:

— Скрывать нечего, дела наши плохие. Путь семеновцам на Читу открыт. Здесь оставаться небезопасно. Полки готовы броситься в бой хоть сейчас, но смысла в этом нет. Я думаю, что лучше меня скажет командующий фронтом.

Балябин хотя и командовал Даурским фронтом и не подчинялся теперь Лазо, однако ни на минуту не забывал, что все успехи против семеновцев были достигнуты благодаря умелому командованию Лазо. И сейчас его слово было важно для Балябина.

— Может, ты скажешь, Сергей Георгиевич?- — предложил Яковлев.

Лазо встал. Как ни старили его борода и усы, он выглядел очень молодо.

Сперва он сделал общий обзор со времени организации Даурского фронта, затем рассказал о героизме Кларка и Игнашина и тут же предложил почтить их память вставанием.

— Каково положение сейчас? — спросил он и обратил внимание на то, что все прислушались. — Тяжелое, но не безвыходное. Американцы, англичане, японцы, мятежники-чехословаки — все, кто дерзнул пойти войной против народной власти в России, рано или поздно погибнут. Но сейчас интервенты и белогвардейцы в силе, у них и техника и вооружение, а потому нам нужно временно отступить. Для нас важен каждый день борьбы, ибо в конечном счете придет помощь из Советской России. Я предлагаю отходить с боями по линии железной дороги на восток.

После Лазо выступили Шилов и Бутин. Они согласились с мнением командующего, а Яковлев предложил избрать Советский народный комиссариат в составе: Матвеева, Яковлева, Лазо, Бутина, Шилова, Гаврилова, Балябина, Славина, Лыткина и Исаева.

Бронепоезд «За власть Советов» и подрывная команда героически сражались, защищая каждый вершок земли на подступах к Чите. На другой день после отъезда Лазо Машкова ранило в левое плечо. Ни бинта, ни марли в бронепоезде не оказалось. Тогда один из курсантов снял с себя нательную рубаху, разорвал ее на длинные лоскуты и перевязал матросу рану. Плечо ныло от осколка, но Машков скорее дал бы перекусить себе палец, чем рассказать при встрече с командующим о ранении. Он опасался, как бы Лазо не счел его малодушным. «Суждено, так выживу», — решил он.

Лазо открыл на многое глаза Машкову. Он жалел, что легкомысленно отнесся сначала к обязанностям командира бронепоезда в то время, когда мог нанести неприятелю большой урон. Правда, не будь изменника Муравьева, чехословацких мятежников можно было бы разбить, и тогда Семенов не двинулся бы в третий раз в Забайкалье, и возможно, японцы с американцами не рискнули бы из Владивостока двинуться по великой Сибирской магистрали.

«Отчаянный человек, — думал Машков про командующего, — как бывалому матросу, ни бури, ни штормы ему нипочем, а командует с умом, рассудительно. С таким не пропадешь».

Как-то раз Машков замаскировал весь бронепоезд еловыми ветками и, подпустив близко неприятельскую роту, расстрелял ее из пулеметов, но повторить этот смелый шаг не рискнул, опасаясь вражеской батареи, которая могла прямой наводкой разбить бронеплощадки. Превозмогая боль в плече, он обычно стоял во время обстрела возле артиллеристов или следил за тем, как курсанты готовят взрыв полотна. Порой ему казалось, что жизнь медленно отходит с бронепоездом, и если случится — зачем только эти мысли лезут в голову? — что все пути будут отрезаны, то он, Машков, расстреляет все снаряды, а потом сам взорвет бронепоезд.

Каждые три часа прибывал гонец из безугловской сотни за донесением. Каждый день бронепоезд медленно приближался к городу.

Догорало забайкальское лето. Ночью в небе всходила красная луна, потом она бледнела, заливая слюдяным светом сопки, леса и землю. Порой до города доносилось ворчливое урчание пушек, радуя одних и тревожа других.

На рассвете к Машкову примчался казак.

— Донесения не пиши! Главком приказал немедленно прибыть с бронепоездом на станцию.

«Вот и все, — подумал матрос. — Отвоевались, а зря, десять дней я бы еще держал контру у города».