– Та-ак, - протянул Хор. Все не было просто. Все только запутывалось.
– Для начала: откуда кольцо взялось у вас? И почему вы так четко знаете его дальнейший путь? Рондеру Мистералю не имело смысла посвящать вас в это.

– Может быть, - Юнари все больше напоминала названого брата.
– Но он, когда брал у меня кольцо, счел нужным ответить на мои вопросы.

– Так откуда у вас оно?

– Подарила одна женщина, которая не сказала своего имени, - вздохнула Юнари.
– Я помогла ей, она в благодарность подарила, а я не стала выведывать подробности: откуда мне знать, что там внутри память, я с магией Серебряного Мира не знакома. Потом Рондеру Мистералю для чего-то понадобилась эта вещь, он попросил, а я отдала. Он сказал, что она должна дойти до Эссентессеров Грозового Мира через Керенда, вот так я и поняла все.

– Но вы говорите, что видели воспоминания в кольце, и вместе с тем утверждаете, что не подозревали о его магии? Как это сочетается?

– Рондер Мистераль мне показал, - спокойно ответила Юнари.
– Несколько раз, дабы умерить мое любопытство. Признаюсь, на третьем повторе мне стало жутковато, так что я прекратила донимать его вопросами.

– Ясно, - сейчас Хор ей верил. Почти.
– и что думаете обо всем этом?

– Как что?
– вскинула брови Юнари, как будто он не понимал элементарных вещей.
– Кольцо - прекрасная приманка для Эскеранса, которая и откроет путь к нему. Да, её можно использовать как доказательство, но для начала нужно найти подозреваемых. Проще пустить информацию и ждать, пока преступник сам придет за ценной для него вещью.

– Но он столько лет не считал её важной уликой - думаете, после нашей информации всполошится и решится на активные действия?

– Именно так и думаю, - кивнула Юнари, и в её глазах загорелся нетерпеливый блеск.
– Иначе зачем бы все это было? Эскеранс рядом с нами, и он себя откроет, если мы потянем за нужную ниточку.

Её уверенность, вызванную, видимо, не менее уверенными словами умеющего убеждать Рондера, Хор не разделял. И он надеялся, что Эскеранс не узнает о кольце и не явится за ним, ведь это значило бы, что игра Эстилиса провалена. Последнее обстоятельство и заставляло Мальса скептически относиться к высказанной идее. Даже если враг находился сейчас далеко, попытка устроить западню привела бы к его появлению здесь, смертельно опасному для Герцога.

Однако… что, если через него и пустить информацию к прочим меранам, уверенным, что они действуют по приказам начальника тайной полиции и в его интересах. Это помогло бы выявить ещё небольшую частичку шпионской сети врага в Грозовом Мире. Правда, Юнари не следовало знать подробности, а потому Хор ограничился коротким:

– Это действительно выгодно. Я попробую все организовать.
– И добавил, видя радость собеседницы: - Вы не желаете сами в этом поучаствовать?

– Нет, - замотала головой Юнари.
– Я не участник, я лишь скромный наблюдатель, да и дара у меня нет.

– У меня тоже нет, - с усмешкой напомнил Мальс.

В ответное усмешке Юнари виделось нечто странное.

– Зато у вас есть власть, - с чувством произнесла она.
– А это самое главное. Кроме того, вы неплохо стреляете из пистолета.

Мальс только хмыкнул. Итак, вместо организации административного совета и постепенного налаживания мирной стабильной жизни в регионе Маршал Грозового Мира гонялся за опасным преступником, грозя при том разрушить половину Хаса. Байонису Эссентессеру такое не понравилось бы, но тот вообще считал Хора покровителем Кея, так что мнение бывшего учителя стояло сейчас на последнем месте. А Мальс строил собственные планы, желая тоже стать для некоторых неожиданностью.

– Здесь интересный набор книг, - вдруг произнесла Юнари. Чуть развернувшись, она провела пальцем по толстым корешкам на полке.
– Эйце, Тимхельдан, Бирроуз. Человек, который жил тут до меня, видел жизнь не в розовом свете.

– По долгу службы ему было положено видеть мир в темных тонах, - произнес Мальс, отметив скептические нотки в её голосе.
– А вам не нравятся Эйце и Бирроуз?

– Я просто считаю, что их невозможно читать в большом количестве, - протянула Юнари, переводя взгляд с книг на Хора.
– В каком-то смысле это концентрированное страдание, а его лучше не употреблять в больших дозах.

– Вы любите лишь истории с хорошим концом?
– приподнял бровь он.

– Я люблю, чтобы все было в меру, - пожала плечами Юнари.
– Порой трагические истории бывают просто чудесными, глубокими, цепляющими, но наиболее красивы они тогда, когда наиболее полно отражают саму жизнь. А в жизни существует все - и боль родов, и боль агонии. Есть те, кто упиваются страданиями, находят в них некое удовольствие, - Эйце и Тимхельдан как раз к ним относятся, с Бирроузом чуть посложнее. Их литературу нужно потреблять дозированно, а если человек только такое и читает, значит, он разделяет их взгляды на страдания. Что ж, я не мешю никому иметь свое мнение. Если людям нравится описывать красоту агонии - пусть. Но меня больше привлекает красота рождения нового человека. В ней есть что-то, что может воздвигнуть и тебя. А если делать акцент на эстетике боли - то ж, получится красивая картинка, которой я не прочь восхититься, но находиться среди таких картин постоянно - увольте.

– Каждому свое, - пробормотал Хор.
– А почему вы сказали, что с Бирроузом в этом плане посложнее?

– Потому что он видел все то, о чем писал свои книги, - вздохнула Юнари.
– И мог только смотреть. Не имел права вмешиваться. Это сильно его угнетало, и потому он постарался описать все в красках, чтобы сподвигнуть на действия других людей, которые как раз-таки могут. В его работах атмосфера тоски и безысходности идет именно из-за состояния беспомощного свидетеля. И его красота боли - красота страшная, которую хочется стереть. Бирроуз подталкивает своими произведениями, ну а Эйце и Тимменхольд… Эти двое так и остались свидетелями, не желая это менять. Потому что они не знают, насколько это страшно: просто смотреть.