Ей опять показалось, что за нею наблюдают. Она бегло оглядела комнату — никого.

Жанна заново подивилась искусной работе мастеров: казалось, что покои выточены внутри огромного дерева — так плавно и незаметно пол переходил в стены, а стены — в потолок, так бережно сохранен рисунок прожилок и сучков. Приложив руку к стене, Жанна почувствовала исходящее от резной панели тепло. Удивляясь себе, она погладила стену, как живую. И, забыв об ужине, пошла искать мага.

Гэндальф беседовал с несколькими эльфами. Ниспадающие одежды подчеркивали хрупкость их облика. Все обитатели Последнего Приюта были диво как хороши собой — высокие, ясноглазые, с изящными серебряными венцами на длинных волосах. И все же облик их выдавал присущую этим созданиям отрешенность. Они величавыми кивками приветствовали Жанну и тут же удалились, легко и неслышно, словно растаяли.

Маг выслушал, без улыбки поглядывая на Жанну из-под тяжелых бровей. От ее слов он ссутулился, тяжело опираясь на посох, словно она чем-то огорчила его.

— Странные у тебя видения, — пожевав губами, молвил он. — Наяву и во сне, я так понимаю?

Жанна кивнула, опустив глаза. О своих ночных кошмарах она не рассказывала никому, даже магу, боясь, что если увиденное во сне рассказать во всеуслышание, оно может обрести силу и власть над настоящим.

— Зеркало в твоей комнате самое что ни на есть обычное, только древнее. Но все они обладают магической силой, одни больше, другие — меньше. В зеркалах можно многое увидеть, — вздохнул Гэндальф. — Жаль, что здесь нет леди Галадриэли. Вы бы с ней поладили. Что ж, пока тебе самой придется поразмыслить, что это означает! Могу лишь сказать, что это явно неспроста. А теплое дерево… Когда-то деревья эльфов были живыми, и подчинялись силе их мыслей. Но они заснули давным-давно. Может, ты их разбудила своим присутствием? Но, скорее всего, тебе просто привиделось.

Жанна молча пошла в трапезную.

«Вот и поговорили, — с досадой думала она. — Придется самой поразмыслить!»

Она и так уже голову сломала, прокручивая в уме свои кошмары. В Ривенделле воспоминания о дурных снах донимали ее с новой силой.

Ни Балина, ни Торина за завтраком не было. Прочие гномы, очевидно, совершенно освоились в гостях: они с удовольствием ели, шутили и смеялись, Кили даже напевал застольную песню, подмигивая удивленной арфистке. Словно заметив недоумение гостей по поводу источающих музыку стен, теперь во время еды появлялись музыканты.

Двалин был серьезен, сидел ровно, будто меч проглотил, и бросал высокомерные взгляды на эльфов-прислужников — те в ответ делали каменные лица. Бильбо, похоже, это не нравилось — он против обыкновения поел быстро и убежал из трапезной.

***

Жанна не стала гулять по окрестностям, любуясь местными красотами, а сразу пошла к себе. Голова раскалывалась от мыслей. Ей определенно нужно побыть одной. И Жанна снова растянулась на уютном ложе…

Какой-то комар зудел, так и не давая заснуть. Откуда, здесь же нет комаров? Зудение плавно переростает в монотонный речитатив:

— Кто вы такие?

— Куда вы идете?

— Сколько вас?

— Кто вам помогает?

— В чем ваша цель?

— Зачем вы проникли в наши земли?

Вопросы повторяются до бесконечности, сливаясь с монотонным стуком капель. Одни и те же вопросы, вновь и вновь, а вокруг только тишина, темнота и сырость. Лишь свет факелов неверными бликами мечется по стенам, выхватывая из мрака потеки воды.

Пленник угрюмо молчит.

Длинные черные волосы падают на плечи, руки разведены в стороны и прикованы высоко к стене, на плечах — жалкое рубище вместо одежды, на запястьях, под наручниками, кожа стерта до мяса.

Жанна теряет дыхание от ужаса, сердце останавливается в груди.

Запекшаяся кровь на лохмотьях. Через прорехи на плечах и груди следы от пыток — ожоги и раны, свежие и старые.

Она помнит, каково это! Все повторяется, и нет ни света, ни избавления. Без неба и солнца ты быстро теряешь счет дням, кажется, что давным-давно умер и похоронен.

И где остальные, живы ли?

Торин поднимает тяжелый взгляд. Глаза его кажутся черными, и огонь факелов отражается в них пожаром ненависти.

— Что вы сделали с моим отрядом? Где мои воины? — низкий голос разносится по подземелью.

Тюремщики, на миг отшатнувшись, снова приближаются к нему.

«Трусливы, как стая шакалов, и так же опасны. И это тоже эльфы?!» — Жанну передергивает от омерзения.

— Ответь нам, и мы тебе все расскажем!

«Как же!» — против воли вырывается у Жанны. Но ее голос никто не слышит.

Тюремщики одинаковы во всех мирах. И слова своего не держат. Она поверила один раз, подписав признание «об отречении от ересей и послушании Церкви». Только из английской в церковную тюрьму ее так и не перевели. Да и бумага оказалась подложной. Запоздалое раскаяние сечет не слабее бича.

— Не думаю, что это поможет, — через силу усмехается гном.

Голос его падает до шепота. Он устало роняет голову на грудь.

Из тишины и тени вырастает мрачный силуэт. Голову венчает корона из переплетенных веток и листьев. Идеальные до дрожи черты лица скорее отталкивают, чем привлекают. Глаза голубые, как у Торина — но другие, совсем другие! У короля гномов, даже когда он недоволен или злится, всегда синее тепло на донышке. А у этого взгляд морозит, как вековечный горный лед. Жанна удивляется — она не видит даже тени короны над головой высокого эльфа, но слуги называют его королем.