– Ты прицепился к домам. Похоже, не следует.

– Так как? Памятники?

– Наиболее важные уже демонтировали. Что же касается остальных… Черт его знает, какие завоевателям понравятся, а какие – нет.

Они надолго замолчали. Проблема укрытия добытых бриллиантов становилась все более настоятельной. Где в осаждаемом городе можно найти нечто такое, что останется целым, что не будет занято, к чему после войны у них будет легкий, ничем не сдерживаемый доступ? Загадка. К тому же, это должно быть место, которое не пробудит ничьих подозрений ни во время укрытия, ни во время повторного получения вещей. И проблема делалась, похоже, неразрешимой. Ну а владение сокровищами в ходе смены войск было равно тому, что ты сам завязывал себе петлю на шее.

– Я тут подумал о трамвайных рельсах.

Шильке удалось застать врасплох Холмса, который воскликнул с любопытством в голосе:

– О трамвайных рельсах?

– Хмм. Ведь их не станут демонтировать. Их тяжело вырвать из мостовой и уложить назад.

– А железнодорожные рельсы?

– Тепло, тепло. Поезда через Бреслау не ездят, да и после войны станут не скоро ездить.

– Ты о чем думаешь?

– Про железнодорожные шпалы.

Холмс даже подскочил в своем кремле.

– Шпалы! – просипел он. – Самое оно!

И действительно. Достаточно выбрать несколько не тронутых войной местечек; сделать в шпалах отверстия, спрятать в них тонкие трубочки с бриллиантами и тщательно замаскировать. Никто же не станет проверять пути шпала за шпалой, тем более, если там не будет минерских подкопов. Гениально!

– Тогда начинаем действовать, - заявил Холмс.

– Хорошо. Я сообщу Ватсону и Рите.

– Дитер, - Холмс задержал Шильке в последний миг. – Похоже, ты кое о чем забыл.

– О чем же?

– Наш договор был заключен только лишь тобой и мной, Ватсона и Риты он не касается, - Холмс говорил весьма решительно. – Что каждый из нас сделает со своей половиной добычи – дело его. Как и с кем делиться – его дело. Кого он включит в план выживания – опять же, его дело. Но, не забывай, договор был заключен только лишь между мной и тобой.

– Понимаю, Мачек. Прошу прощения.

Воцарилось молчание, но через минуту Холмс неожиданно снял свою соломенную шляпу и бросил так умело, что тот закружил в воздухе, развернулся и словно бумеранг вернулся на колени Длужевскому.

– Ну! Если сможешь повторить – ты командуешь.

Шильке принял вызов. Он схватил шляпу и бросил. Черт! Головной убор упал на землю шагах в пятнадцати.

– Н-ну! – заметил Холмс с весьма английской усмешкой. – Ты же не закрутил.

– Знаю. Шляпа выпала у меня из пальцев.

– Ладно. Будешь закручивать в железнодорожные шпалы. А сверло и трубки я устрою.

Правительственное здание, красиво выгнутое в соответствие с течением Одера, темнело на фоне освещенного заревом пожаров и лунным светом неба. По идее, всем своим объемом и суровым, современным видом оно должно было подчеркивать величие власти, месторасположением которой оно было, но теперь выглядело довольно сюрреалистично. Во-первых, уже не было Силезии, которой можно было бы управлять, по крайней мере, она находилась уже не в германских руках. Во-вторых, русские бомбы разбили верхние этажи по правой стороне, создавая из здания удивительнейший конгломерат двух символов. Слева все так же была видна непоколебимая монументальность власти, а справа – показ ее молниеносного распада. Но в темноте ночи молох выглядел не столь мрачно, чем разбомбленный квартал по другой стороне улицы. У поляков появилась очередная площадка, которую можно было бы застроить в будущем.

– А ты уверен, что именно к этому типу? – спросил Шильке у идущего рядом Холмса.

– Половина моей сетки пахало, чтобы достать этот пеленг.

– Ты знаешь… Это чертово дело с произведениями искусств, похоже, принимает для нас личный характер.

Холмс слегка улыбнулся.

– Да. Рейха уже практически нет, мир постепенно кончается, мы материально обеспечены до самой смерти, но все так же заняты этим идиотским следствием, которое никому уже не нужно.

– И которое мы так никогда и не закончим.

Холмс резко остановился.

– А вот тут ты ошибаешься.

– Но ведь война заканчивается. Ты сам говоришь, что Рейха уже не будет. Где же ты хочешь искать бандитов?

Холмс пожал плечами. Потом тоже пошел. Здесь, в тени деревьев небольшого парка при Голтеи Гох, вонь сожженного квартала была слышна меньше.

– Видишь ли, мы обладаем над ними определенным перевесом. Небольшим, возможно, но капитальным.

– Какой это перевес?

– А такой, что, в отличие от них, мы остаемся здесь, когда Бреслау сотрут с карты мира. И во Вроцлаве мы сможем так же следить за судьбами этого дела.

– На основании старых документов, если таковые останутся. – Теперь плечами пожал уже Шильке. – И что? Даже если мы доберемся до сути, что с того? Вытащим виновников из лагерей и поставим перед советским судом?

– Они не похожи на дураков, которые позволяют закрыть себя в лагере.

Дальше они шли уже молча. Ночь была теплой и исключительно спокойной. Никаких тебе бомбардировщиков над городом, никаких существенных канонад из орудийных стволов. Где-то вдалеке отдельные пулеметные очереди, иногда, далеко-далеко, осветительная ракета на парашюте. И совершеннейшая пустота. А ведь где-то здесь, под землей, находились тысячи людей. В душных, тесных и мрачных внутренностях раздавались их перешептывания, кашель, детский плач, стоны раненых. Где-то. Далеко под поверхностью. А на уровне улицы не было слышно ничего из подземного мира клаустрофобного мрака. Не было и вони пота и дезинфицирующих средств, фекалий, карбида и наихудшего запаха – запаха страха. Легкий, прохладный ветерок пах лишь тем, что могло ассоциироваться с лесными кострами, поездками в лес и скаутскими лагерями на каникулах.