Шрифт:
Сын Хелькала вернулся на берег, спросил Ушулу:
— Сочинил?
— Сочинил. — И дурачок пропел: «Ветер дует, разбибует, бабам шкурки заворачивает [84] , заворачивает и захреначивает...»
— Правильно, Ушулу... Захреначивать бабам — это самое хорошее дело!
Вернувшись домой, Таншихай спросил у отца:
— А где наша мать? Я не видел её с утра.
— Она с детьми Аттилы уехала на свадьбу... Разве не знаешь?
— Скажи, отец, а почему у тебя только одна жена?.. Многие гунны имеют их по нескольку...
84
В большинстве своём гуннские женщины носили юбки, сшитые из шкурок мелких зверей.
— Потому, сынок, что я люблю только одну женщину... Твою мать.
— Скажи это германцам — засмеют... Гунны и любовь... Разве такое может быть?
— Значит, может...
— Да, а ведь это они, германцы, придумали про нас отвратительную песню. Помнишь её?
— Как не помнить?! Могу пересказать... Когда-то над готами властвовал якобы их благородный Амбль, прародитель племени амелунгов. Как-то отбили они у врагов финских женщин, финки были искусны во всём, кроме того и в чародействе. Они губили скот, посевы, посылали на жилища пожары, на людей мор и болезни... Но что всего хуже, они сделали так, что у молодых готок-кормилиц груди наполнялись кровью, а не молоком... Дети рождались чудовищно безобразными. Объятые ужасом и гневом, готы решили изгнать из лагеря финок. Убивать их побоялись, чтобы не осквернить свою землю... Прогнали ведьм, которых называли алиарумнами, в пустыню, думая, что там они умрут с голоду. Но случилось иначе... Злые духи соединились с алиарумнами, и не на брачном ложе, а на спинах коней зачали детей ужасного племени. Германцы говорят, что то были наши предки, предки гуннов: дикие, как волки, — племя алчное, желтолицое, лукавое и прожорливое... И якобы мы в давние времена только лишь из-за еды воевали с китайцами, которые в битвах терпели от нас поражения. Они тоже со страху придумали про нас, как и готы, ужасные вещи... Китайцы говорили, что мы едим только полевых мышей, хотя у нас бродили по степи огромные отары овец, тучные стада коров и верблюдов и имелись лучшие кони.
Придумали китайцы и другое: будто наши собаки кормились свежим человеческим калом, потому что они худые и поджарые... Да они были такими, так как много бегали, загоняя в многочисленные стада отбившуюся скотину... Если славяне и скифы, эти справедливейшие народы, видели в нас равных себе противников, то в конце концов мы сделались в некотором роде друзьями, и сейчас в нашем войске немало сражается их, и сражается, надо сказать, отменно... А готы, китайцы...
— Отец, так мы ведь действительно много сражаемся с готами, а наши предки долго воевали с Китаем...
— Правильно... Но воевали хунну с Китаем в основном из-за шёлка... — Хелькал гордо взглянул на сына и продолжил: — В те времена, когда властвовал Модэ, китайцы научились изготовлять шёлк — драгоценный товар древности. Спрос на него сделался сразу огромным, ибо людей мучили паразиты насекомые, а спасением от них и явились шёлковые одежды... Если какая-нибудь хунка получала шёлковую рубашку, то ей уже не приходилось всё время почёсываться.
Такая же беда была и у других народов, в том числе и у римлян. Римляне натирали тело маслом, затем счищали его скребками (вместе с грязью, а после распаривались в ванне. Однако мелкие паразиты появлялись вновь.
Римлянки-красавицы требовати у мужей всё больше и больше шёлковых туник, также как и влиятельные и знатные хунки шёлковых рубашек... Поэтому и возникали у наших предков с Китаем войны. И хотя в Китае жило много народу, а хунну около трёхсот тысяч, но борьба, вызванная потребностью в шёлке, а также в муке и железных предметах не утихала... Кони у китайцев были намного хуже, а у хунну имелись «небесные жеребцы» — породистые скакуны, на которых они носились, словно на крыльях...
Вот я и поведал тебе второе сказание... Уже наступает вечер, ложись спать. Ты славно потрудился сегодня, мой любимый единственный сын...
На свадьбе, когда все пили и веселились, Аттила вместо того, чтобы обнимать очередную молодую жену, поставил перед собой двух сыновей: Эллака — от первой жены-германки и Эрнака — от второй жены из древнего рода хионитов тобасского племени [85] , держал их пальцами за щёки и время от времени подёргивал...
А возвращались намного быстрее, чем ехали на дальнее кочевье. Правителя ждали государственные дела... По приезде он сразу позвал к себе Хелькала и его сына, спросил:
85
Это племя некогда жило в бассейне Онона; подверглось сильному влиянию культуры соседних тунгусов: тобасцы носили косы (отсюда прозвище, данное им китайцами, — «косоплёты-тоба»).
— Всё сделали?
— Как и велел ты, шаньюй... — ответил старик.
Никто доселе Аттилу так не называл, но повелителю это понравилось.
— Ты, наверное, рассказывал Таншихаю о моём предке Модэ?
— Рассказывал... И сравнил с ним тебя, наш повелитель.
— О Модэ я тоже поведал по пути сюда знатному римлянину Аэцию. Кажется, это произвело на него впечатление... Ладно... Теперь будем кончать с Бледой.
Назавтра соорудили обратный поезд, в повозку к Бледе и Валадамарке поместили много даров. И когда обоз приблизился к мосту, сам Аттила лично направил по нему повозку брата первой.
При расставании ещё в юрте, увидев на глазах Валадамарки на миг блеснувшие слёзы, Аттила пожалел её и чуть поколебался: «А не отменить ли всё это?..», но вдруг перед мысленным взором встал образ его дальнего предка Модэ, и повелитель подавил в себе всякую жалость.
Вот кони, запряжённые в повозку Бледы, зацокали по деревянным настилам. Таншихай с замиранием сердца ждал, когда они приблизятся к месту подпила свай; вот они всё ближе и ближе... Вот достигли! Сейчас в этом месте рухнут сваи, и повозка с лошадьми, Бледой и Валадамаркой канет в бурлящие воды Тизии. Но... Кони миновали место подпила и вскоре оказались на другом берегу...