Шрифт:
Комья земли, отскакивая от копыт коня, летели на малыша, который начал кричать. Аттила молча кивнул женщине. Тогда только она подняла ребёнка, поцеловала его и, низко-низко поклонившись Аттиле, возвратилась в дом.
Аэций, тоже молча наблюдавший за этой картиной, облегчённо вздохнул: он помнил, как однажды Ругилас не признал в ребёнке своего отпрыска и копытами лошади растерзал и его, и молодую мать... Хотя римлянина жестокостью нельзя было удивить, но он почему-то сейчас не хотел бы повторения подобной сцены... Слава Всевышнему, что всё обошлось!
Младенца тут же нарекли Дценгизитцем, и отец повесил на его шейку ожерелье из волчьих зубов...
В этом дворце и решили сыграть очередную свадьбу Аттилы, а также отметить рождение его третьего сына. Двух других повелитель тоже привёз сюда. При них в качестве старшей мамки неотступно находилась любимая и единственная жена старика Хелькала Траста.
А их сын Таншихай, как только за ускакавшим лагерем улеглась пыль, пришёл к отцу и спросил его:
— Неужели окончательно решил Аттила насчёт Валадамарки?.. Она такая красивая! Жалко, если умрёт...
— Не твоё дело — жалеть... Это забота его, великого повелителя.
— Отец, а ты вправду думаешь, что Аттила великий повелитель?
— Да... Ибо его поступки похожи на поступки его далёкого предка Модэ... Такие же неоднозначные и непредсказуемые.
— А кто такой Модэ?
— О-о, это был великий шаньюй! [79] Изобретатель свистящей стрелы... И жил он за двести лет до начала нынешнего тысячелетия. Таким образом, со времени его царствования сменилось лето на осень шестьсот пятьдесят раз [80] . Вот послушай...
79
Ш а н ь ю й — вождь, а вернее, первый среди двадцати четырёх старейшин, власть которого была велика, но не абсолютна, ибо каждый старейшина хунну (предков гуннов) имел вооружённую дружину численностью от двух до десяти тысяч всадников. Шаньюй в переводе означает «величайший».
80
Время правления Модэ — 209—174 гг. до Рождества Христова.
Модэ приходился старшим сыном от первой жены шаньюю Туманю. Последний имел и ещё младшего сына от другой жены, которого очень любил и хотел бы отдать ему свою власть. Поэтому, когда победители-юэчжи (согдийцы) потребовали от вождя хунну в заложники сына, тот, не задумываясь, отдал старшего... Но при этом задумал извести его, чтобы власть перешла к младшему. Тумань рассудил так: «Нападу на юэчжей, нарушу слово, и тогда они убьют Модэ...»
Но Модэ угадал намерение отца, и, когда шаньюй начал набег, сын вождя убил стражника, похитил коня и вернулся домой. Отец, искренне восхищенный удалью Модэ, дал ему в управление Тюмень, то есть десять тысяч семейств. Модэ немедленно приступил к обучению военному делу свою конницу. Для этого он изобрёл, как я говорил, свистящую стрелу. В её наконечнике делались отверстия, и при выстреле из лука она свистела, подавая сигнал. Воины должны были пускать стрелы вслед за свистящей стрелой Модэ: невыполнение этого приказа каралось смертной казнью... Приказал и вдруг выпустил стрелу в... своего любимого коня. Все ахнули: «Зачем же убивать прекрасное животное?!» Но тем, кто не выстрелил, Модэ отрубил головы... Через некоторое время он выстрелил в свою красавицу-жену... Некоторые из приближённых в ужасе опус тили луки, не находя в себе сил стрелять в беззащитную молодую женщину. И их немедленно обезглавили.
А потом, во время охоты, Модэ встретил отца и... выпустил стрелу в него. Тумань в мгновение ока превратился в подобие ежа — так утыкали его стрелами воины Модэ, ибо не стрелять уже не рискнул никто...
Воспользовавшись замешательством, Модэ покончил с мачехой, братом и старейшинами, не захотевшими повиноваться отцеубийце, и объявил себя шаньюем. Но сказание о Модэ на этом не кончается... — перевёл дух Хелькал. — Он сразу договорился о мире с юэчжами, но от него потребовали дань восточные кочевники, которые назывались дун-ху. Сначала они пожелали получить лучших «тысячелийных коней» [81] . Некоторые хунну сказали: «Нельзя отдавать скакунов». — «Нельзя воевать из-за коней», — не одобрил их Модэ и тем, кто не хотел отдавать животных, отрубил, по-своему обыкновению, головы. Затем дун-ху потребовали прекрасных женщин, в том числе и любимую жену шаньюя. Тех, кто заявил: «Как можно отдавать наших жён!» — Модэ тоже казнил. «К чему жалеть женщин?.. Мир дороже их...» — сказал повелитель.
81
Т ы с я ч е л и й н ы й к о н ь — так красиво назывался быстроногий жеребец. «Тысячелийный» — слово, производное от названия китайской меры длины «ли», приблизительно равной 580 м.
Тогда дун-ху потребовали полосу пустыни, неудобную для скотоводства и необитаемую. Старейшины сочли, что из-за неё незачем затевать спор: «Можно отдать и не отдать». Но Модэ воскликнул: «Земля есть основание государства, как можно отдавать её?!» — и всех, советовавших отдать, лишил головы [82] ...
После этого он пошёл походом на дун-ху, они не ожидали нападения и были наголову разбиты. Потом Модэ напал на юэчжей и прогнал завоевателей далеко на запад. Затем шаньюй вступил в войну с Китаем. Казалось бы, эта война была не нужна хунну, они кочевали в степи, а китайцы жили южнее, за своей недавно построенной Великой стеной [83] во влажной и тёплой долине. Но у хунну были причины воевать с Китаем. Но это уже сказание иного рода... А теперь бери лучше вот этот инструмент, а не топор, который дал тебе Аттила, и иди, делай своё дело.
82
Лично мне, как автору, история с полосой земли напоминает торг Японии с Россией из-за Курил, когда некоторые бездарные правители из московского Кремля готовы были отдать в 1992 году кое-какие острова, завоёванные кровью в Великую Отечественную войну нашими отцами и дедами.
83
Строительство Великой Китайской стены проходило в 214 году до Р.Х. при императоре Цинь Шихуанди.
Таншихай развернул полотнище и увидел одноручную пилу.
— Ты, как всегда, прав, отец... Лучше мост подпилить, чем подрубить, будет незаметнее и произведёт меньше шума.
Таншихай вышел из жилища отца и начал искать глазами придурка Ушулу: увидел, как тот верхом на большой собаке ездил вокруг соседней юрты.
— Эй, Ушулу, скачи к мосту и подожди меня на берегу, — приказал ему Таншихай.
Когда на середину моста направился сын Хелькала, Ушулу хотел было последовать за ним, но Таншихай остановил талагая:
— Ты сиди тут у всех на виду... И сочиняй свои песни.
Ушулу сел и что-то начал бормотать про себя. Прошли мимо какие-то люди (в это время укрытый от посторонних глаз настилом моста, Таншихай пилил сваю) и спросили юношу-дурачка:
— Ты что здесь сидишь, Ушулу?
— Сочиняю песни.
Зная, какие песни он сочиняет, прохожие разулыбались:
— Сочиняй, Ушулу, потом послушаем...
Таншихай вскоре окончил работу7 и остался доволен тем, как ловко он проделал её, — умело подпиленные сваи могли выдержать верхового на коне, но уж если поедет тяжёлая повозка, то мост обязательно рухнет...