– А мне, мужики, все равно, кто, я за полтора года столько приобрел - доченьку, зятя, вас, теперь ещё внуки через два с половиной месяца будут...
– Дрозд зажмурился.
– Дыхание перехватывает, никакие материальные блага и всякие прочие достижения не сравнятся с тем, когда тебя с двух сторон обнимут детские ручонки такие пухленькие, в первязочках и шумнут: "Деда". Я как кот Матроскин, вдвое щастливее стану, нет, не вдвое, а окончательно! Съезжу-ка я в выходные на источник, что-то меня, не особо во что-то верящего, потянуло.

– И мы с тобой - искупнуться всем не помешает, да и свечки поставить за здравие всем нам!
– тут же встрепенулся Левыч.

И рванули в выходной в Богданово, там восстанавливался и оживал мужской монастырь, много лет в его помещениях размещались то склады, то мастерские, то какие-то однодневные кооперативные цеха. Вишняков, бывавший там лет пять назад, изумился:

– Ай да монахи, посмотри, как муравьи трудятся, какую красоту уже навели!! Главный храм, полностью отреставрированный внутри, монастырский двор, вымощенный местным камнем, везде цветы, кусты, все побелено, покрашено, невосстановленные здания, обнесены сеткой, везде покой и тишина. В самом храме, на службе было немноголюдно, и Дрозду было по душе такое, он осмотрелся: большое помещение было наполнено солнечным светом, льющимся из больших окон - солнечные лучи играли на иконостасе, выполненном в двух цветах - зеленом и золотом. Деревянный светлый пол придавал храму какую-то невесомость, казалось, парит он над землей. Негромкое бормотание священника, тихие вздохи, шелест одежд, запах горящих свечей - все это располагало, а Дрозд, обводя взглядом иконы, натолкнулся на серьезный и внимательный взгляд Богородицы с младенцем на руках, и как по невидимой нити, пошел к этой иконе. Он не знал ни одной молитвы, просто стоял смотрел в эти многовидящие и мудрые, немного печальные глаза, и мысленно, ничего не прося для себя, благодарил за выпавшее ему на позднем сроке жизни счастье. А просил он только одного - чтобы его дети и внуки были здоровы!

Потом был источник. Вода +5 бодрила, надо было окунуться три раза по три с головой, кто-то ухал, кто-то с разгону окунался, Андрей сделал все как положено - утерся, оделся и вышел на улицу, ощущая себя... Непонятно ощущал он себя, как после хорошей бани, где пробыл пять часов - тело казалось невесомым, и как бы свалилась с плеч какая-то тяжесть. И что-то повело его... он резко отошел в сторону, поднялся повыше, по лестнице, ведущей вверх от источника, мало кто поднимался, если только любопытные мальчишки. И вот, стоя на этой лестнице, Дрозда накрыло, он, сам от себя не ожидая такого... рыдал - взахлеб. И были эти рыдания светлыми, и становилось ему легко-легко. Ринувшегося было за ним Левку остановил молоденький монашек:

– Подождите, не надо ему мешать, поверьте, ему сейчас очень хорошо, его душа очищается.

– Точно!
– сказал Вишняков.
– Я ещё от своей бабули слышал - если в храме слезы текут сами - это душа очищается.

И впрямь, Дрозд, минут через пятнадцать спустившийся к ним, выглядел как-то не так, взгляд у него стал не обычный, хмуро-напряженный, а какой-то просветленный, как бы умытый изнутри.

Потом его деятельная натура не дала ему покоя, зашли в монастырскую лавку, там продавался хлеб и молочные изделия, производимые в монастыре - на подворье имелись коровы и овцы. Попробовав масло и сметану, Андрей поговорил с женщиной, торговавшей в монастырской лавке, та послала за отцом -настоятелем, и после переговоров и уточнений, а также монастырского чая на травах и с местным медом, уезжали они с договоренностью о сотрудничестве. Дрозд пообещал в течение ближайших двух недель найти им место под монастырскую лавку в городе и, если все устроит братию, то пусть привозят и торгуют своими такими вкусными продуктами в Мухине. И глядишь, поскорее восстановят свой и сейчас уже величественно-красивый монастырь, да и городу польза.

Игорь Михайлович с мамой и Соней ехал в Новороссийск, к бабе Тоне. Всю дорогу он не отлипал от окна, ему было интересно всё, вопросы сыпались из него, как горох из рваного мешка.

– Какой у вас любопытный мальчик, - заметила сидевшая на соседней полке женщина средних лет.

– Нормальный я, чем больше знаешь, тем лучше ум развивается. Мне папка говорил, что наш мозг много чего запоминает, надо только не лениться.

– Надо же, и кто у нас папа - профессор?

– Папка у нас - самый лучший папка!
– не стал вдаваться в подробности Игорешка.

Алина про себя улыбнулась - дама, может, ждала, что сын назовет профессию, а ребенок сказал как надо. Слышал бы это Тонков - нос сразу кверху задрал. До сих пор в глубине души она сильно опасалась, что наскучит её бабнику размеренная семейная жизнь, но Тонков удивлял все больше. Он очень трепетно и бережно относился ко всем своим домочадцам - с первых же дней поладил и проникся уважением к бабе Тоне, искренне любил детей, обожал по-прежнему что-то читать им, хитрил правда понемногу. Начинал покашливать и хрипеть, и тогда не выдерживал Игорешка, ворчал и забирал книгу, начиная читать дальше, читал хорошо, четко произнося слова, но ударение делал частенько неправильно, папка улыбался, поправляя его, ребенок с такой памятью сразу запоминал.

Все реже у него в речи слышались словечки типа:'вона, тама, тута, злюся, ругаюся,' одно только 'лесли' никак не уходило из его речи. Баб Тоня посоветовала не заострять внимание на этом, говоря, что ребенок постепенно отвыкнет.

Папка остался дома на хозяйстве, на недельку, потом должен был прилететь самолетом, отвезя предварительно опять беременную кошку дедуне Иван Петровичу. Игорешка ворчал, кряхтел, но отпустил свою Мурку к котам - обещал же Сергей Васильичу котенка, слово надо держать. Стоически приготовился долго ждать её, а Мурка управилась за три дня.