На батарее у окна сидел Кочан и на мотив из песни «Старый клён» распевал:

Отчего, отчего, отчего мне так тепло?..

Оттого, что я сижу на батаре-эе-ээ…

Прозвенел звонок. Вошёл Кутас.

Все немного замешкались: всё-таки нечасто такое бывает, что бы Сергей Владимирович приходил вовремя.

— Значит, так, 7 «А»! На этом уроке все рассказывают стих, потом идете в столовую обедать…

— Травиться, — поправил кто-то.

— …и после этого снова возвращаетесь сюда, в класс, будем отмечать Восьмое марта. Уроков больше не будет.

Грянуло бурное «УРА!», а потом Кутас вызвал Игната рассказывать стих Пушкина «Узник».

— Может, давайте я вам вместо него песню какую-нибудь из «Короля и Шута» спою? — безнадежно предложил Кочан. И, не дожидаясь отказа, вскочил на парту.

Что тут было! Голос у Игната хороший, артистизма хоть отбавляй… С выражением пел, громко, и на колени вставал, и голову запрокидывал, и руки к сердцу прикладывал…

Потом последовала поэма в честь Ани Исрафиловой собственного сочинения, где Игнат страстно признавался ей в пламенной любви. Класс, который ещё не успел отсмеяться после первого выступления, совсем сполз под парты.

Когда парень выдохся окончательно, все, включая Кутаса, разразились бурными аплодисментами. Игнат поклонился на все четыре стороны и сел. Кутас поставил ему десятку и задал роковой вопрос:

— Молодец, конечно, а Пушкин?

— Да ну, Сергей Владимирович, устал я что-то… — отгородился от учителя Игнат русской литературой.

— Давай-давай! А то сейчас рядом с десяткой двойку поставлю!

— Ой, ну Сергей Владимирович… Ну не нравится мне это стихотворение, бессмысленное оно какое-то…

— Почему это?!

— Ну вот смотрите, — приготовился Кочан забалтывать Кутасёнка до конца урока. — «Сижу за решёткой в темнице сырой». Ну что это такое?

— А что тебе не нравится?

— Если он сидит в темнице, то отсюда логически вытекает, что там есть решётка. Так зачем писать? Далее: «Вскормленный в неволе орёл молодой» Ерунда? Причем тут орёл? И не жирно ли — целая темница для одного орла? Да и не современное оно, это стихотворение какое-то…

— Кочан!!! Ты вообще понимаешь, какую чушь ты несёшь?!

— Нет, а что? Ну, просто по-моему по-другому надо было как-то…

— Как же? — скептически поинтересовался учитель.

— А вот хотя бы так, — охотно начал Кочан:

Сижу я на вокзале

С протянутой рукой…

Но закончить ему не дали:

— КОЧАН!!! ТЫ СТИХ РАССКАЗЫВАТЬ БУДЕШЬ?!!!

— Ну ладно, ладно, иду уже, — вздохнул Игнат, успевший за это время переписать стих к себе на ладонь и, почесав белобрысую макушку, вышел к доске, прочитав произведение всё с тем же вдохновением.

— Эх, хорошо рассказываешь, — вздохнул Сергей Владимирович.

— Да, конечно, меня уже в Америку в Белый дом пригласили, стихи читать, у нас контракт на тыщу баксов… — согласился Кочан.

— Угу, угу… Шилин, прекрати мазать стул корректором!.. Лакизо, рассказывай Пушкина!

— Олечка! — поправила Оля, вставая с места и начиная читать, старательно скосив правый глаз в открытую книгу.

Но Кутасу это почему-то не понравилось, и он велел Оле выйти к доске, чтобы возможности посмотреть в книгу у неё не было.

Ну, Оля и вышла. Вместе с книгой.

Кутас вздохнул:

— Нет, ну что сейчас дети делают на уроках?!

— Ждут звонка! — уведомил его Андрей.

Кутас снова издал тяжкий вздох, признавая его правоту.

*

В столовой как обычно было шумно, людно и дымно. В общем, школьно.

— Приятно подавиться! — радостно пожелали мальчики девочкам.

— И вам того же! — ответствовали последние.

Надя и Вера без особого интереса ковырялись в гречневой каше такой жидкой консистенции, что вначале все решили, что это суп. Люба по дороге в столовую куда-то смылась, на ходу попросив, что бы ей успели урвать у Шуйского кружечку чая до того, как он расплещет его из чайника по всему столу.

Ну, урвать-то они урвали, но Шуйскому чем-то приглянулся именно этот стакан, так что приходилось смотреть в оба глаза: одним на чай, другим на Андрея, так что девочки к приходу Любы чуть не окосели.

— Я следила за Жигаловым! — заявила она, отодвигая супоподобную кашу и придвигая чай. — Он с этой, Дашей Дранько, которая на шпильках ходит — фу, теперь точно эту гадость никогда в жизни не надену, — всё под ручку ходил, ходил всё это время, как мы с ним поссорились, а сейчас я увидела, как они ругаются. Ну, остановилась, поглядела — как они друг на друга орали! Короче, всё, — Люба с чувством глубокого удовлетворения глотнула горячего чая, держа стакан обеими ладонями и грея руки. Потом поставила кружку и добавила: — Ты, Вера, была права. Свинья он. Эй, Шуйский, пенёк, отдай мой чай!!!