А что если мне всё же потребуется уехать? Или наравне ужасно, что если я смогу остаться, но не смогу быть с ним? Он сказал, что попробует, но что это значит для кого-то такого, как Айден? Как у него получится подавить свою память? И что случится, когда специалист начнёт копать глубже и Айден будет вынужден начать рассказывать? Как скоро он закроется в себе и прекратит всё это? Образ его изогнутой в неприязни челюсти в момент, когда он выговаривает "ты не моё здоровье — ты моя боль", проявился в моих мыслях.

Я вскочила на ноги. Нет! Я не должна мыслить подобным образом. Он сможет сделать это. Я знаю, он сможет.

Я положила книги на столик и поспешила в его гардеробную. Рядом с его костюмами — как и каждое утро — висело новое платье от "Марголиса". Оно представляло собой скромного покроя, серого цвета, футляр с крошечными жемчужными пуговичками, нашитыми вдоль позвоночника. Я исследовала мягкий хлопок, зная, что где-то там найду следующую строчку из стиха Байрона "Она идёт во всей красе". На этот раз она оказалась на внутренней стороне подола, вышитой фиолетовыми шёлковыми нитями:

"И лёгкий смех, как всплеск морской,

Всё в ней о мире говорит."

До того, как я осознала, что делаю, я поднесла подол к губам и поцеловала нашивку. И поскольку этого сумасшествия мне было не достаточно, я также и сфотографировала её. Затем я скрылась в ванной комнате, чтобы привести себя в порядок, прежде чем платье поцелует мою кожу в ответ.

Пятнадцать минут спустя, кончики моих пальцев по-прежнему зудели от желания прикоснуться к Айдену, и поэтому я сбежала во внутренний двор, с целью созвониться с Хавьером и Реаган.

Задний двор представлял собой девственный пейзаж, простирающийся в поляну с полевыми цветами, кустами ежевики, чертополохом и жёлто-ствольными соснами Ponderosas. Умиротворённо и дико. Как будто, это было гарантией всего упущенного спокойствия того мужчины, который им владел.

Я начала лавировать сквозь траву, выросшую по колено. Будет проще выдержать разговор с Хавьером, если я буду двигаться. Но в туже секунду, как только я включила телефон Айдена, я споткнулась об огромный папоротник.

Заставкой на экране телефона была моя фотография, запечатлевшая меня спящей, прижавшись губами к его подушке. Чёрт возьми, вот так я выгляжу, когда сплю? Я взяла себя в руки и ввела номер Хавьера, притворившись, что не видела струйку слюны на моём подбородке.

Чем дольше Хавьер не отвечал на звонок, тем быстрее я странствовала по поляне и тем меньше слышала чириканье лазурных птичек. Как я объясню ему всё произошедшее? Что если теперь он ненавидит Айдена?

— Мистер Хейл? — наконец Хавьер поднял трубку, тон его голоса был очень официальным.

На этот раз я чуть не натолкнулась на сосну.

— Хавьер, это Иза.

— Иза? — его голос потеплел. — Ты в порядке? Почему звонишь с телефона Хейла?

— Потому что мой остался у тебя после вчерашнего вечера.

— Ох, точно. Забыл. Он лежит в "Хонде", заперт в багажнике.

— Меня это не беспокоит. Я просто хотела узнать как ты. И извиниться за прошлый вечер, — мой голос упал до шепота, и я села на траву.

— Почему ты извиняешься? Это не было твоей виной.

Я разрывалась надвое, я не знала, кого надо защищать.

— Это не было чьей-то виной, Хавьер. Ни твоей, ни Реаган, ни даже Айдена, хотя он и наговорил много ужасных вещей. Он напуган тем, что что-нибудь произойдёт со мной, и он просто приходит в бешенство, когда чувствует себя беспомощным.

Хавьер долго хранил молчание. Всё это время, я скручивала лист папоротника, пытаясь вдохнуть немного воздуха.

— Да, — в итоге произнёс Хавьер. — Он что-то с чем-то.

— Я знаю, но у него добрые намерения. Он никогда не причинит боль тому, кого я люблю.

Я отбросила в сторону громкие слова Айдена, о том, что он разрушит всё, что причинит мне боль. Он никогда не сломает меня подобным образом.

— Меня не волнуют его угрозы, Иза. Что же он собирается сделать такое, опасность чего уже не висит надо мною? Я больше беспокоюсь за тебя, когда ты с ним.

— Обо мне не беспокойся. Я о себе позабочусь.

Послышался вздох, длиной в шестой период периодической системы. Я представила, как он сощурил глаза; он всегда так делает, когда видит в своём воображении уже законченную картину, а не эскиз.