Он опустил свои губы к основанию моего горла.

— Эта первая часть твоего тела, которую я увидел на твоей картине, — прошептал он. — Мне ничего так не хотелось, как поцеловать её.

Его губы порхали по моей коже. Я была в огне. Тёплая пульсация между моих ног вызывала дрожь до тех пор, пока не затрепетала остальная часть меня вдоль и поперек.

Он отпрянул назад и взял меня за руку.

— Давай закончим эту экскурсию.

Он подошёл к настенным часам и выключил их. Затем он отключил микроволновку, духовой шкаф и звуковую систему. Он выключил все часы. Мы прошли по всем комнатам, и где бы он ни увидел часы, он выключал их и дарил мне поцелуй. Властный поцелуй, нежный поцелуй, долгий, мимолётный, с легкими покусываниями, смакующий поцелуй, воздушный поцелуй, вплоть до того, пока единственным, что удерживало меня от падения на деревянный пол, не оказалась его первобытная хватка вокруг моей талии.

В конце концов, мы вошли в его библиотеку. Она могла соперничать с коллекцией редких изданий Рида. Ряды полок из красного дерева от пола до потолка тянулись вдоль стен, на них хранились сотни, возможно тысячи, книг. Шахматная доска ручной работы была установлена в углу. Если бы мы не сгорали от нетерпения, и мои часы не вели бы свой отсчёт, я бы просидела здесь всю ночь напролёт. Он улыбнулся, заметив благоговение, которое, должно быть, было написано на моём лице.

— Что значат мужчины в сравнении с книгами и библиотеками, — усмехнулся он, перефразировав выражение Элизабет Беннет из романа "Гордость и предубеждение". Настолько чертовски умно.

— Вся их борьба была тщетной. Ничего не выходит, — исковеркала я слова мистера Дарси.

Он рассмеялся и прижал меня к себе сильнее.

— Действительно, тщетно, — сказал он, целуя меня в присутствии Остин и тому подобное.

Выходя из библиотеки, я заметила на полке каллиграфическую ручку с длинным чёрно-белым пером. Красивый Амхерст33.

Он заметил мой взгляд.

— Подарок моей матери. Она посчитала, что это подобающая мужчине ручка. Она купила одну для меня и вторую моему отцу, когда они были в Европе, — он закатил глаза, но когда он говорил о своей матери, в его глазах появилась какая-то болезненная тоска.

— Красивое, — прошептала я, подумав о перьевой ручке своей мамы, лежащей на моем комоде.

Это было подобно последнему предупреждению, предостерегающему от шага к ещё большим потерям. Я оттолкнула эту мысль прочь и взяла в руки перо. Оно трепетало, как и я. Я ласкающим жестом провела им по его щеке, немного задержавшись на шраме. Он взял перо из моих рук и пробежался им по моим губам, линии подбородка, шее и ключице. Мое дыхание стало прерывистым.

Держа перо в руке, он повёл меня из библиотеки вниз по коридору, и, наконец, привёл в спальню. Он отключил будильник и снял свои часы "Одемар", вытащил головку подзавода и положил их в комод. Его глаза пылали. Неторопливо, но с целеустремленной сосредоточенностью он направился в мою сторону.

Каждый мускул в моём теле скрутило в спираль и натянуло. Низ моего живота сжимало тёмной, вызывающей привыкание болью. Я была готова. Я хотела этого. Он нежно прикоснулся к моему лицу, всматриваясь в меня в поисках разрешения. Я смогла лишь кивнуть и потянулась к часам моего отца. Я не снимала их в течение четырех лет, но сегодняшний день был вне прошлого. Мои руки дрожали, пока я отстёгивала застёжку. Айден обхватил мою руку своей ладонью. Я полагала, что ощущаться это будет так, словно с меня сдирают кожу, но от прикосновения Айдена моё запястье испытало лёгкость.

Когда часы были сняты, мы их не остановили. Он аккуратно положил их в комод рядом со своими "Одемар". А затем он посмотрел на меня, одарив искренней улыбкой.

— Пусть время остановится, Элиза.

Глава 19

Шедевр

Свет в спальне был приглушён. Никаких звуков, только ночь, и моё шумное сердцебиение. Он так близко, очень близко. Я чувствовала аромат сандала. Корицы. Айдена. Я не видела ничего, кроме него. И он обратился частично в хищника, частично в мужчину. Расплавленная синева его глаз подталкивала, плавила, затягивала в омут, леденила и пробуждала снова и снова, в какой-то внутренней борьбе.

Он погладил пальцами мою щёку, спустился ниже вдоль линии подбородка, пока не достиг моих губ. Большим пальцем он обводил мою нижнюю губу, и край его ногтя слегка задевал мою кожу, взад-вперёд, взад-вперёд. Мои глаза закрылись, голова медленно склонилась набок.

Затем обе его руки обрамили моё лицо.

— Открой глаза, — прошептал он. Я повиновалась, но мои веки были тяжёлыми.

— Элиза, ты делала это раньше? — его голос был тихим, подобно ночи. Я смогла лишь покачать головой в отрицании.

— La virgen, — выговорил он. — Ты уверена, что хочешь этого?

Хочу ли этого, да. То, что последует после, нет. Я кивнула. Несомненно, способность говорить покинула меня. Его губы подмяли мои. Я почувствовала его горячее дыхание на своих губах.

— Я должен бы остановить тебя, но не могу. Потому что каждый день, каждый час — бодрствуя или во сне — с того момента, как я увидел твою первую картину, ты преследуешь меня, — его голос был натянутым, а огонь в его глазах разгорался всё ярче.