— Ты пахнешь лучше, чем эта роза, — сказал он. — Продолжай вести.

— Мне нравится твоё восприятие запаха, но половые гормоны вводят в заблуждение обонятельное ощущение. Так что как видишь, твои умозаключения неблагонадёжны.

Я взяла его за руку и последовала к "Шекспировскому" кольцу из высоких чайных роз. Его низкое горловое довольное подсмеивание развеселило ночь. Я стукнула его по носу одним из бутонов цикламена. Он улыбнулся и фыркнул.

— Всё же ты пахнешь лучше.

— Тебе бы не хотелось, чтобы моя мама услышала это. Она была рождена аристократкой — Леди Сесилией Джулианой Синклаир. Эта роза — "Ла Франс" — была самой любимой у Сесилии. Как мне рассказывали, у каждой Леди Синклаир была своя собственная именная роза.

Айден приподнял мою голову и снова поцеловал меня.

— У меня было предчувствие о тебе, — произнёс он в мои губы.

— Какое ещё предчувствие? — мои слова были больше похожи на вздохи.

Он отстранился от меня, пробежавшись большим пальцем по моей нижней губе.

— Когда я впервые увидел тебя, ты показалась такой... разрушенной. Но в тебе есть чувство собственного достоинства, словно если бы кто-то нанёс тебе пощечину, а ты подставила другую щеку. Слова "изящная" и "аристократическая" пришли на ум.

Я рассмеялась.

— Полагаю, ты первый кто употребил эти слова по отношению ко мне.

— Очень сильно сомневаюсь в этом. И мне действительно не нравится твоё самоуничижение, — его челюсть резко сжалась.

— Я — англичанка, Айден. Самоуничижение это наша национальная отличительная черта.

— Ты смогла американизировать свою речь, но не своё мировоззрение? Дело должно быть в чём-то ещё.

— Ну, вполне очевидно, я ждала мужчину, который купит картины с изображением моих обнажённых частей тела. Нет ничего более благодатного для чувства собственного достоинства женщины, которая оказалась желанна только благодаря частям её тела, — сказала я, пытаясь сохранить серьёзное выражение лица.

Он улыбнулся и снова прижал меня ближе к себе.

— А как насчёт того, чтобы быть желанной за её невыносимое отношение всезнайки?

Я рассмеялась.

— Это наследственный фирменный знак.

Я провела рукой по бутонам чайной розы, вспоминая то, как моя мама выражала папе своё недовольство в этом же вопросе.

— Так что случилось с Леди Сесилией? — подстрекал меня Айден, без сомнений полагая, что моё всезнающее отношение исходило из моей аристократической линии.

— Она сбежала с семейным дворецким, Франклином Брайтоном — моим прадедушкой. Когда скандал утих, её семья отказалась от неё и вычеркнула её имя из наследия рода. Они никогда не воссоединились. Она и Франклин, оба покинули мир, к моменту моего рождения.

Я стукнула по бутону розы ещё раз и бесцельно направилась через покрытую травой площадь к белому гибриду розы "Айвори", расположившейся в углу.

— Ещё одна роза с особым предназначением? — спросил Айден.

— Не такая особенная, как остальные. Но она тоже часть истории. Моя мама встретила папу, когда работала в музее Ашмола39 в качестве ассистента хранителя музея. Это была любовь с первого взгляда, как говорили они. И судя по тому, что я наблюдала, она действительно существует.

— Они поженились через шесть месяцев. Спустя год родилась я, в тот самый момент мой папа получил профессуру в Оксфорде. Они переехали в крохотный коттедж в Берфорде, маленьком городке, расположенном близ университета.

— Мама любила заниматься садоводством. Её розовые английские розы постепенно покрыли все кирпичики коттеджа и даже кровельную плитку крыши. Коттедж больше походил на сказочный домик, нежели на дом двадцать первого века.

— Это любимая роза твоей мамы? — Айден указал на бледный бутон.

— Нет. Эта роза очень похожа на гибрид, который она выращивала для меня.

Мягкий, пахнувший корицей, приглушённый вздох сорвался с его губ.

— Красивая.

— Да, красивая. Она работала над ней годами. И, конечно, назвала её "Элизой". Вот эту розу называют розой столистной, потому что она имеет ровно сто лепестков. "Элиза" имеет немного меньше лепестков, но обладает тем же цветом и ароматом.

Айден наклонился и вдохнул её аромат.

— Мне больше всего эта роза понравилась. Но при всём моём уважении к твоей матери, ты всё же пахнешь лучше.

— Особенно после того, как вспотела под всеми этими одеяниями.

Я обратила своё лицо к нему, на этот раз готовая к его поцелую. Как только его губы накрыли мои, я осознала, что он целовал меня у каждой розы. Я не знала, делал ли он это с целью сохранить мои воспоминания под контролем или просто потому, что мог позволить себе это сделать, но какой бы ни была причина, эта прогулка ощущалась по-новому. Больше моей, нежели моих родителей.

— Пошли, впереди ещё одна остановка, — сказала я, когда вновь обрела способность говорить.