Вас бы сюда, думала я, даже не зная к кому обращаюсь, то ли к авторам учебников, то ли к историкам, на основе работ которых эти учебники составляли. Знала только одно - кто угодно, лишь бы вместо меня. Даже какой-нибудь ихтиолог - фанат рыбешек древности - сейчас пищал бы тут от восторга, а не умирал от голода и не гипнотизировал бы эту рыбину в руках неандертальца. Может быть, он собрал бы очищенную чешую, череп или плавники для передачи музею, может быть, он бы даже знал название или род этой рыбы. Я и без того чувствовала себя неважно, но когда представляла, сколько энциклопедических знаний было мне неведомо, становилось совсем паршиво.

Я спортсменка. Я могу проехаться на велосипеде без рук. Знаю преимущества большинства велосипедных марок и их недостатки, а еще почему у того или иного велосипеда определенное количество скоростей. Это и есть мои уникальные знания и способности. И они мне совершенно не пригодятся, если только я не собираюсь изобретать велосипед юрского периода.

Мужчины не разговаривали. Тигр бережно счищал твердую чешую с рыбьих боков. Я глотала слюни. Девушки сбились в кучу. Какой бы период это ни был, женщины на кухню не допускались. Кое в чем мне повезло, а?

Когда с рыбой было покончено, Тигр передал тушку Одуванчику. Тот громогласно всосал сырые рыбьи глаза и улыбнулся. Настроение у него улучшилось. Затем двумя пальцами выдрал из зубастой рыбьей пасти язык и стал сосредоточенно пережевывать.

Голод? Кажется, здесь кто-то говорил о голоде? Точно не я.

Одуванчик вернул безглазую и безязыкастую рыбину Тигру. Тот снова взялся за нож, полоснул рыбье пузо и достал потроха.

Тина Тёрнер - а она, похоже, старшая или главная среди женщин, - подошла к мужчинам, села рядом, низко склонив голову и вытянув перед собой руки. Тигр положил ей на одну ладонь рыбью печень и икру, на другую желчный пузырь. Тина Тёрнер съела прямо там, не разгибаясь, и икру, и печень, а с желчным пузырем вернулась к другим.

Это что, их порция?! А мне по статусу достанутся хвост и плавники и то если повезет?

Девушки низкими тихими голосами затянули песню. Я прищурилась, силясь разглядеть их действия. Одна рыла руками песок, Тина Тёрнер по-прежнему держала рыбий пузырь на вытянутой руке, остальные сидели с закрытыми глазами, слегка покачиваясь, бормотали песню про согласные буквы алфавита.

– Э-м-м-м....
– затянула первая.

– Пэ-э-э, - бормотала вторая.

– Э-с-с-с, - шипела третья.

По общим впечатлениям, это походило на торжественные похороны рыбьего пузыря. В детстве, в том возрасте, когда мы вдруг заинтересовались природой смерти, мы часто играли похожим образом. Хоронили мертвых букашек или убитых нами же муравьев и обязательно, по всей строгости ритуала, кто-то пел заунывные бессловесные песни, а кто-то плакал, иногда даже по-настоящему, целиком вживаясь в роль плакальщиц.

Тина Тёрнер с пчелиным ульем на голове прокусила пузырь зубами и песня резко оборвалась. В вырытую ямку Тёрнер в оглушительной тишине опустила пузырь и сгребла песок одной ладонью сверху.

– Эс Пэ, - подытожила третья.

Тёрнер уселась рядом с девушками. За время ритуала мужчины не коснулись рыбины, за ее разделку Тигр принялся только сейчас. Он разрезал рыбу надвое, положив на камень. Отсек голову и снова передал Одуванчику. Отнес сам одну половину филе Тёрнер, а вместе со второй вернулся к костру и мужчинам.

Замечательно поделили, ничего не скажешь!

Женщины с превеликой осторожностью разделили филе между собой и стали есть. Мужчины дождались, пока Одуванчик обсосет рыбий череп, и только потом разделили свою порцию филе на одинаковые доли.

Все у них было продумано, черт возьми. А пленники пусть грызут веревки.

Хм.

Травяные нити разопрели от соприкосновения с кожей и источали ароматы лета... и это напоминало о свободе. Я сделала вид, что чешу голову, а сама попробовала лиану на зуб. Во рту разлился горьковатый и кислый, как виноградный ус, привкус.

И мужчины, и женщины самозабвенно поедали доставшиеся им кусочки рыбы, и им не было до меня совершенно никакого дела.

Веревка была сплетена из множества отдельных травинок, чтобы не привлекать внимания, приходилось для начала немного размягчить ее слюной, тогда она прямо распадалась на волокна под моими зубами. Они пружинили и было не так-то просто перекусить, особенно не поднимая шума.

Но я справилась.

Мои предки явно произошли от хомяков.

Во всем, что произошло дальше, виновата я и только я.

Никогда не забуду - и как взлетали искры разметавшихся костров, и как скрежетали клыки, ломая кости. Мне часто это снится.

И каждый раз, когда я снова хочу сказануть что-то необдуманное сгоряча, то для начала перевожу дыхание и вспоминаю эту тихую летнюю ночь, которая стала моим личным кошмаром.